Search

Контакты с автором

Блог прозы Дмитрия Невелева

Корнелий путешествовал налегке, всего пять чемоданов наверху повозки, кофр и походный столик с раскладными стульями. После получения наследства от тетушки Марты, которую он едва знал и даже смутно представлял, как она выглядит, он неожиданно оказался богатым человеком. Сколько он помнил, в семье всегда недоставало денег. Маменька умерла от слабых легких, когда Корнелию едва исполнилось десять, оставив на руках отца еще и двух сестер-близняшек пяти лет. Отец больше не женился, вверив воспитание детей матушке природе да бесчисленным гувернерам-французам, неизменно заводившим шашни с дворовыми девками, за что и были все они изгоняемы поочередно по прошествии короткого времени, дабы не пострадала нравственность детей. Отец — Корнелий старший, инспектор-попечитель богоугодных заведений в редкие визиты юного корнета домой, (из кавалерийского полка, в котором служил Корнелий отпускали крайне неохотно, времена были тревожные и на границе Курляндии, где квартировалась часть, все чаще звучали выстрелы и проходили маневры, даже поговаривали о скорой европейской кампании) отец непременно в в конце каждого отпуска вытаскивал из объемного, но полупустого портмоне рыжей телячьей кожи несколько казначейских радужных билетов разного достоинства и, смущаясь, совал сыну куда-то за лацканы мундира, забывая, что у форменной одежды карманов не было вовсе. - Это тебе на лакричные пастилки, дорогой Корнелий, знаю, какой ты до них охотник, - бормотал Корнелий старший. Любимый сын, так же краснея, говорил отчего-то вполголоса «Спасибо, папа!» и аккуратно сложив деньги фантиком, прибирал их бережно а одну из седельных сумок, лежащую на полу в ногах кровати. На такую сумму можно было купить воз пастилок и оба об этом знали, конечно. Прибыв в полк, он послал за ужином Прохора в трактир. Вышла заминка. Янкель, хозяин деревенской ресторации, не хотел отпускать блюда. Велев отнести ему четвертной, юный гусар задумался, глядя в окно на двор, где осторожный соседский кот, воровато оглядываясь, охотился на цыплят. Корнет был вечно в долгах. Служба в легкой кавалерии, да еще в полку, чьим почетным командиром был сам император, дорогого стоила. Коня нужно было иметь особой масти, в зависимости от порядкового номера эскадрона. Во втором, к которому был приписан корнет, все лошади были белые и для того, чтобы приобрести ахалтекинского скакуна такой редкой масти для сына, отец продал справную деревеньку Потапово с тремястами душ мужицкого населения. С фуражом полковой командир мудрил в пользу своего необъятного кармана и, дабы не кормить Алмаза, как звали скакуна, гнилым сеном, Корнелий был вынужден покупать овес на собственные деньги, что при нынешней неслыханной дороговизне было очень накладно. А сбруя с серебренными накладками персидской работы? А высокое казацкое седло из тех, что сейчас в моде? А новая портупея и прочая амуниция? Шорник Станкевич, из обрусевших поляков, драл неслыханные деньги, но правда и то, что и седельные сумки, и ташка, плоская сумка, крепившаяся к портупее, и сама портупея были прочны, легки и искусно вышиты узорами из желтых шелковых нитей с золотой проволокой, искусно вплетенной в них. Он не заплатил еще портному за изрядно построенные доломан и ментик— старый жид на этот раз превзошел самого себя и вещи вышли на совесть. Талия получилась осиная, грудь, подбитая ватином с изнанки (хитрость, известная многим) создавала ощущение богатырской стати, опушка ментика соболиным мехом подчеркивала пронзительную глубину черных глаз юнца, эполеты струили золотую мишуру по широким плечам. Рейтузы-чечкиры обтягивали изящной формы икры. Корнелий в своем новом одеянии был строен, глядел таким ясным соколом и бравым воякой, что даже подполковник Родентопп порывался первым отдать ему честь при каждой встрече. Кивер с голубой бархатной подкладкой был настолько хорош, что корнет оставил его на прикроватном столике и ночью, встав по нужде, не удержался и протер шерстяным лоскутом черный лаковый козырек, предварительно подышав на него. Витиеватый бронзовый вензель императорского дома на головном уборе изображал двух лебедей — белого финифтяного, и черного, смальтовой эмали под сенью дуба, где каждый желудь олицетворял город, волость или край. Лебеди сплели свои шеи под золотой короной бриллиантовой осыпи с мальтийским крестом поверху, в перепончатых лапках бережно сжимая знаки величия — скипетр и державу. Корнелий не был фатом, как ты можешь счесть, любезный мой читатель, напротив, он был хорошим воином и служба давалась ему легко. Век был иной, нежели нынче — он был галантным, и, прежде чем попытаться убить друг друга, точнее враг врага, в те времена воины часто обменивались любезностями на безупречном французском, а иные еще и перебирали общих знакомых и родственников.

Так что Корнелий заботился прежде всего о приличии, а в нем важнейшим пунктом было смотреть на дело так, будто смерть на поле боя — это маленькое неудобство, которое мы готовы потерпеть ради роскоши парадов, ослепительного блеска паркета и лукавых взглядов юных красавиц на императорских балах и приемах. С товарищами Корнелий был ровен и рассудителен, играл в вист по маленькой, долги делал не более других и уже побывал в деле, выказав изрядную храбрость, за что и был награжден томпаковым знаком «За отвагу и доблесть» с латунными топориками в венке из малахитовых дубовых листьев. - Карточных долгов у меня нет, а зеленщик и мясник, молочник и трактирщик, да и жид, сшивший мне мундир, могут и подождать. В конце концов, глупо платить сразу, ведь в следующей вылазке я могу погибнуть и тогда долгов платить будет вовсе необязательно, - говорил он себе и подкручивал воображаемый усы. Увы, там, где должно быть главное украшение кавалериста, пробивался пока только пушок. Да и щеки были румяны, как у девицы на выданье — такие же персиковые тона. Приходилось идти на ухищрения и принимать на ночь крупицу мышьяка, как советовали старшие и опытные товарищи. Тогда поутру по лицу разливалась интересная бледность, а под глазами набухали синяки. Глядя на Корнелия, можно было счесть, что ночь он провел в чаде кутежа и игре. С кутежами было сложно. Корнелий умом понимал, что должен в них участвовать, но сердце его к пьянству и разврату не лежало. Один раз он попробовал жженку в веселом доме мадам Мари и спустя полчаса его вывернуло наизнанку прямо в кадку с фикусом, подле кожаного старого дивана, на котором вольготно расположилась целая охапка жриц любви в самых соблазнительных позах. Одна негодница даже сняла прюнелевый башмачок и розовый атласный ее чулок покачивался перед его носом, пока корнет извергал из себя пунш. Больше товарищи его не звали, да он и сам не хотел. Вечерами Корнелий сочинял эпистолы для папа и сестер с обстоятельными описаниями погоды, бон мо, услышанными за обедом у полкового командира, молитвами и витиеватой подписью в конце. Любимые его младшие сестры Марта, названная так в честь тетушки - маминой сестры и Элоиза в ответ присылали пухленькие послания на бумаге ручной выделки с водяными знаками, полные наставлений беречь себя и засушенными лепестками роз меж страниц. Жизнь была налажена, впереди была женитьба по получению офицерского чина на дочери соседа по имению Агате Петровне Старостиной, что была обещана ему еще при ее рождении, выход в отставку в глубокой старости, лет этак тридцати пяти, в капитанском или, чем черт не шутит, майорском чине и занятия хозяйством в окружении любящей супруги и деток. Аглае в этом году минуло двенадцать лет и ей нравилось быть нареченной настоящего корнета. В редкие приезды Корнелия домой, когда он визитировал в имение Старостиных, Агата, поначалу строго глядевшая исподлобья и игравшая настоящую взрослую невесту, забывалась через полчаса и, взобравшись на колени корнету, перебирая субтильными пальчиками с розовыми ноготочками золотую мишуру эполетов, жарким шепотом поверяла Корнелию свои детские тайны и радости, заботы и печали. А на прощание вновь изображала взрослую даму, давала ручку для поцелуя, чтобы в следующий момент обнять его худенькими ручками и взять обещание приехать как можно скорее. «Милый Корнелий, - писала она ему, - как тут тоскливо и одиноко без вас. Лонгрин, отцовский рысак так ударил копытом конюха, что мы думаем, старик уже не поправится. Кошка Тильда вновь окотилась и принесла трех рыжих и одного серенького малыша. Они такие премиленькие. Меня хотят отдать в пансион благородных девиц и уже возили на беседу с попечительницей. Она строгая и совсем не улыбается, и еще у нее усы больше ваших. Новые туфли, которые были куплены по такому случаю ужасно жмут и теперь дворовая девка Настька ходит по усадьбе и разнашивает их. Погоды у нас стоят хорошие, только вчера была гроза и промокло сено, которое не успели убрать. Теперь папенька ходит и считает убытки, а маменька ворчит и бранит слуг не за что. Поскорее приезжаете, милый Корнелий. Ваша любящая невеста Агата». Корнелий хранил письма в окованном медью сундучке под кроватью, вместе с материнской ладанкой из кипарисового дерева, душистым мылом и гадательной колодой карт Таро. Перед сном он решил разложить их. В первый раз вышла дальняя дорога и повешенный — в сочетании смерть. Он разложил еще — опять смерть. Корнет сгреб карты в угол стола и раскурил вишневую трубочку, развалившись в покойном халате на низком кресле венской работы. Дым поднимался клубами к свечам в бронзовом канделябре, изображавшем играющих наяд, шел по току воздуха из приотворенного оконца к нетопленой белой печи-голландке с синими изразцами, на которых мельницы перемежались катающимися на коньках горожанами и диковинными зверьми и стлался по глинобитному полу. Корнелий посмотрел на совершенно кошачью морду льва на одном из изразцов и хмыкнул. Затем, встав на колени, наскоро помолился, разделся до белья, лег и скоро уснул.

Утром, тщательно выбрившись, хотя необходимости в этой процедуре не было, отчитал денщика Прохора за пятнышко на обшлаге нового ментика, натянул на ноги ботики и вышел во двор. Светало, слышны были кукарекания петухов, брех собак и скрип колодезного ворота. Было еще прохладно и Корнелий накинул венгерский кунтуш. Сегодня опять приграничные разъезды. Стоявший напротив них на территории сопредельного государства полк королевских гусар третьего дня пришел в движение. Разведчики рапортовали о маневрах. Через час выдвинулись и Корнелий сотоварищи. Сотник Егор Карамышев решил пощупать, из какого теста вылеплена немчура и прогарцевав ввиду неприятельского разъезда, вскинул ружье и выстрелил, не целясь в сторону неприятельских гусар. Один из них упал с лошади. Вокруг него сгрудились спешившиеся товарищи. Сотник плюнул в досаде: «Вот когда нарочно выцеливаешься, ни за что не попадешь, а тут на тебя, снял гусара как колосок саблей срезал. Будет жарко». Неприятель оседлал лошадей и до Корнелия донесся звук трубы. Из ближайшего перелеска показался целый эскадрон немцев. Он растянулся, с флангов охватывая русский разъезд. - Встретим смерть как подобает русским офицерам! С богом! - скомандовал сотник. Корнелий сжал зубами ремешок кивера, обнажил саблю и пришпорил лошадь. Мимо болотистой низинки, из под копыт в воздух летят брызги ржавой воды и клочья черного торфа, мимо тумана, цепляющегося за искривленные березки, мимо родных сестер, что там, где-то за спиной хлопочут по хозяйству, мимо папеньки и смешной Агаты, мимо, мимо, мимо... Вот уже видны налитые красной яростью глаза противника. Сшибка. Корнелий падает. Левое плечо горит адским огнем, перед глазами лужица болотной воды, в ней плавает выводок белесых тритонов, они становятся красными. Корнелий дергается, гусар всаживает ему меж лопаток пику и скачет дальше. Эрнст, так его зовут, рад настоящему делу. Застоялись молодцы в дозорах, заскучали в разъездах, теперь все будет по иному. Сейчас ранняя весна, зелень мундира сливается с первой листвой. Клейко пахнет березами, огненно-дымчато свежей кровью, остро порохом и навозом. Равнодушные к людским забавам пташки суетятся с прутиками в клювах, щебеча свои нехитрые песенки. Впереди поля и леса, дороги и овраги, села и города, полоненные красавицы и поверженные враги. Эрнст достает оловянную флягу со шнапсом и, отвинтив пробку, делает хороший глоток. Жар разливается внутри как восходящее солнце победы. Наземь летит конверт с листом бумаги, падает в лужицу от следа копыт и расплываются ровные строки чернил: «Милый Эрнст! Ждем тебя к Рождеству. Привези нам маленького русского в подарок, пусть прислуживает. Твоя Анхен скоро разрешиться от бремени, она всех уверяет, что будет непременно мальчик, который вырастет таким же славным воякой, что и его отец. Береги себя. Пиши чаще, твоя сестра Эльвира». Эрнст улыбается в усы своим мыслям, приставив руку козырьком к голове, всматривается куда-то за горизонт, там, далеко, где встает солнце — варварски великолепный город Москау, говорят, что даже крыши его домов сделаны из червонного золота. Москва впереди, как и вся его Эрнста. короткая жизнь.

Не знаю, с чего начинать рассказывать эту историю. Она настолько фантастична и настолько не укладывается в рамки определенного жанра, что сама попытка изложить услышанное заслуживает всяческого снисхождения. В этом году я был в Питере три раза. Поездки были скорее деловые, нежели развлекательные. Помогал друзьям, которые решили обустроиться в городе на Неве. Но время для прогулок и отдыха оставалось, конечно. Больше всего меня поразили люди, горожане, петербуржцы. Народонаселение этого города сильно отличается от московского. Народ ленинградский даже на первый, самый поверхностный взгляд разительно отличается от привычного мне агрессивно-делового столичного. После работы, часов с пяти-шести тот же поток уставших людей в метро и на улицах. Но люди не агрессивны, не чувствуется той напряженности и с позволения сказать натуральной злобы, что обычна в толпе москвичей. Когда мужчины смотрят на тебя волком и меряются взглядами, кто сильнее, что ли. Тут принято уступать. Место ли в вагоне пожилым и женщинам, проход на экскалатор, даже улыбаться. Да, питерцы улыбчивы, человечнее, спокойнее и вдумчивее. Москва — город окраин. Спальных районов, бесконечных заборов и тысяч азиатских работников, спешащих купить свой лук, морковь и рис после тяжелого дня за рулем маршрутки, на стройке ли, где они криворуко укладывают кирпичи или плитку, или на рынке, где торгуют всякой нужной дрянью. Мирриады многоквартирных высоток, окна-ячейки которых так напоминают кладбищенские бескрайние поля митинского, хованского ли кладбищ, школы-инкубаторы, потоки машин, кредиты на всякую дрянь вроде больших телевизоров и поездок в Турцию. К слову, я москвич в четвертом поколении. И чем дольше, а мне уже за пятьдесят, чем дольше я живу в этом городе, тем меньше он мне нравится. Градоначальники, каждый последующий хуже предыдущего в разы и конца края этому падению не видно. Изуродованный центр. Как они находят, что еще сломать и снести? Все же уже снесли и сломали? Следующим наверное Спасскую башню как аварийную или без разрешения нынешних властей построенную снесут ночью, чтобы выстроить торговый центр или гостиницу. И нам доходчиво объяснят, что все это только к нашему благу. Москва — город-гопник, присевший на корточки у двунадесятого, не построенного еще кольца, в промежутке между стаканом паленой водки и дележом награбленного гастролерами из всяких тагилов и саратовых. Только раньше они отжимали рыжье и бабло по подворотням, а ныне из высоких замков и роскошных кабинетов занимаются тем же. Питер по преимуществу город великолепного центра, вотчина ныне власть предержащих, родовое гнездо. Место, где они чувствуют себя дома, в безопасности, в кругу семьи.

Вернусь к истории, которую хотел рассказать.

У Казанского собора, в скверике у фонтана, где всегда много туристов и чистой публики собираются бомжи. Отовсюду, видимо. Охрана их не гоняет, просто просит не лежать на газоне, а садиться на скамейках. Охрана, видимо относиться не к городу, а к храму и вида скорее православного, спокойного. В один из жарких майских дней, когда я выкроил пару часов, чтобы насладиться досугом в центре и поразмышлять о том чуде, которое волею Петра явилось среди белоглазой чуди и чухны на болотцах и чахлых перелесках когда-то шведской окраины, ко мне на скамейку подсел относительно чистый бомжик лет сорока пяти и попросил сигарету. Я угостил и мы молча курили какое-то время. Одет он был в хороший костюм, на ногах были когда-то лакированные остроносые туфли, на загоревшем лице не было припухлости конченного алкоголика и от него не пахло. Интеллигентный питерский бомж, вежливый и скромный. Живые черные глаза и кучерявые с сединой волосы до плеч выдавали в нем кавказскую породу. Может быть армянин, подумал я. Хотя где вы встречали армянина-бомжа? Я уже собирался вставать и продолжить свою прогулку, как он вдруг нарушил молчание и спросил: - Насколько хорошо вы знаете историю Авеля? Вопрос был неожиданным и я присел обратно. Мне показалось забавным, что бездомный делает такой заход перед тем, как попросить денег. Питерская специфика, подумал я и ответил, что в самых общих чертах. Бомж откашлялся, достал из кармана пиджака коробочку нюхательного табака и предложил мне. Когда я отказался, он вытряс щепотку себе на ладонь, втянул табак в себя, чихнул и начал рассказывать.

Имя Авель мне дали бабушка с дедушкой. Вы верно заметили во мне восточные черты, я наполовину грузин, наполовину русский, хотя что я говорю, какой грузин. Но попробую по порядку. Тут он вытащил плоскую флягу, отвинтил серебристую крышку и предложил мне сделать глоток. Я не отказался. Это был вполне приличный коньяк. Похоже, это не бомж. Сделал солидный глоток и он. Убрав спиртное, он продолжил. Верно, вы читали библию и помните, что Каин убил Авеля, за что и был проклят он сам и все его потомство. Я кивнул. Но знаете ли, Авеля невозможно убить. Я проверил это на себе. Знакома ли вам история богомилов? Знакома? Вы интересовались гностиками? Считаете все это чушью? Ну все эти истории про Лилит, про то, что человек — это следствие противоестественной связи дьявола и первой женщины в мире, в котором господь и не думал заводить мужское население, даже в планах такого не было. Про то, что посредством хвоста дьявола был зачат первый мужчина, и с тех пор в мир пришел разлад, войны и убийства, насилие и жестокость. То есть все то, что несет в себе каждый маленький мальчик с самого рождения. Тут я помянул Дугина и иже с ним по матушке. Авель усмехнулся. Эзотерики и оккультисты пытаются овладеть силами природы в корыстных целях, ради успеха самые умные, ради вечной молодости самые расчетливые, ради познания мира клинические идиоты. Пусть пребывают в тумане своих заблуждений, ведь там им комфортно. Не о них речь. Все это бред с помощью которого пытаются затемнить простые и ясные вещи. Крупицы знаний рассеяны повсюду, я же говорю о первоисточнике, о том самом Авеле, о библейском. Так вот, я тот самый Авель и есть. Тут мне вспомнился рассказ забытого ныне и скверного писателя Куприна. Помнится есть у него новелла, топорно исполненная, о вечном жиде, который так же подсел и выговаривался некоему не названному и не обозначенному рассказчику. Читал, читал, в ответ на это замечание ответил Авель. У меня досуга было много, чего я только не читал. Времени, как вы можете предположить у меня было много. Фактически все время мира — мое. Пожалуйста не перебивайте, я настолько одинок, что вы и представить себе не можете. Вы я вижу, считаете себя одиноким человеком. На руке у вас нет кольца, вы с интересом посматриваете на проходящих мимо женщин, но подойти и познакомится не то не решаетесь, не то не хотите. Это выдает в вас человека отчаявшегося, знающего наперед, чем кончаются такие знакомства. Пару месяцев, много лет какого-то подобия счастья или хотя бы покоя, затем разлад. Неизбежные измены, ваши и ее. Опять одиночество. Только теперь вместе, неизбежные скандалы. Дележка детей. Ощущение, что ваша женщина сошла с ума. Поиски иной и все повторяется с заметной периодичностью. Каждый мужчина считает, что только он несчастен с женщиной, ведь у большинства все складывается вполне благополучно, это только мне с женой или любовницей не повезло. Она будто бы сходит с ума? Верно? Вы помрачнели, такой опыт есть у вас? Вы даже не хотите вспоминать его. Поверьте мне и я не прошу верить на слово. Просто выслушайте историю моей жизни. Многого за это я у вас не попрошу. Вижу вы не богаты, это значит не жадны и непременно захотите меня выручить на известную сумму или я вас, тут он улыбнулся. Я очень боюсь вечеров, точнее тех минут или иногда часов перед сном, когда лежишь в постели ли, на скамейке в парке. На роскошном ложе во дворце проконсула, на топчане в коммунальной квартире, на нескольких плоских камнях в пещере на Синае, на песке у Адриатического или Красного моря. Тогда, когда милостивый бог зажигает светильники звезд в храме-шатре природы и пора уйти, раствориться в вечном покое, умереть, чтобы утром возродиться вновь, забыть ночные кошмары, путешествия в бездну, ритуальные костры, остро наточенные клинки, с которых стекает, дымясь твоя жертвенная кровь, бездонные болота, ямы в лесу, полные ржавой воды, поля сражений, в гниющих трупах на колючей проволоке, постели с мятыми и грязными простынями в нечистотах и блевотине, все эти бесчисленные варианты смертей, ухода, угасания, гибели, которые я переживаю каждую ночь в своих снах. То есть я думал, что во снах. Знаете сколько патентованных препаратов перепробовал, чтобы избавиться от этих кошмаров. Сколько психиатров, знахарей, народных целителей посетил, чтобы засыпать как все. В счастливой уверенности, что самый страшный кошмар, который я увижу, может быть падение с высоты и я проснусь посреди ночи с бешено стучащим сердцем под теплым боком мирно сопящей жены, выйду на кухню, стараясь не разбудить детей, выпью воды из под крана, может быть покурю, и с успокоившимися нервами пойду спать дальше. Увы. Когда я просыпаюсь посреди ночи, то обнаруживаю себя связанным в поле подле костра и разбойничьи рожи вокруг, или подле печи в крематории, гостеприимно распахнувшей свои дверцы, в кожаном мешке на плывущей по морю утлой шлюпке, с грузом, привязанным к ногам, на деревянной плахе для разделки мяса в дорогом ресторане, в подвале строящейся высотки в окружении странных людей в фартуках с изображением мастерка и циркуля, перед надвигающемся поездом метро, привязанным к рельсам, в собачьем питомнике за секунду до того, как меня начнут рвать на части, в наглухо закрытом гробу глубоко под землей без воздуха, в огне пожара в запертой избе в окружении своих плачущих детей и жены, в тюрьме, привязанным к дубку, так называют там деревянный столик. Последний раз это была секта тринадцатого апостола, возглавляемая вором в законе и одновременно пастырем. Чокнутые бомжи распяли меня на панцирной кровати и под чтение псалмов разрубили живьем на куски. Благодати искали для России. Вы верующий человек? Да? Агностик. То есть тот, кто если с ним бог заговорит из горящего куста, побежит к районному психиатру за галопередолом и аминазином? Простите меня за грубую шутку. Вы знаете, что в православной церкви на престоле, это такая тумба для иконы в центре храма и столик для приготовления причастия, так вот на престоле всегда лежит плат-антиминс, в уголке которого зашита частица мощей святого, чаще всего безыменного. Она, эта частица гарантирует благодать и самим таинствам, и церкви,и молящимся. Можете представить себе, как выглядит фабрика по производству этих антиминсов, аккуратного священника, расчленяющего трупы, кости для того чтобы поделить тела безупречно святых людей, которые своей службой господу и людям, добротой и нестяжанием заслужили такое счастье — не покой могилы до страшного суда, а разъятие на частицы для фактически колдовских обрядов. Как я выяснил со временем, вспоминая свои предыдущие рождения и найдя несколько рукописей на арамейском среди кумранских свитков Мертвого моря, еще секта ессеев знала, что убивая Авеля в его очередном воплощении можно добиться, что этот жертвенный камень по прошествии времени станет основой богатого и благополучного города. Тотемом семьи, богатеющей до немыслимых пределов с каждым поколением, основой блистательной цивилизации и источником силы могущественной империи. Не оглядывайтесь так, я совершенно не опасен, я только вышел из психущки. Диагноз — онейроидная шизофрения. Это не лечится. Я действительно хотел уже дать деру, решив, что это совершенный псих, да к тому же опасным. Где-то же он взял золото. Наверное антикварную нумизматическую лавку ограбил. В большом городе всегда есть городские сумасшедшие. Мне «повезло» наткнуться на одного из них. Человек видимо, образованный и много читавший, поэтому его религиозный бред так убедителен и логичен. Другой бы воображал себя генералом ФСБ или советником президента. Что там у них, психов в моде сейчас? Быть архангелом Михаилом? Или Иисусом Христом? Но у сидящего на краю скамейки глаза не бегали, не горели фанатичным огнем, был он скорее уставшим, нежели возбужденным. Тут к нему неожиданно подбежала девочка лет пяти и с возгласом: - Папа, папа, смотри, какой цветочек! - подала ему сорванный на клумбе красный тюльпан. Лепестки его были раскрыты и на них горели в лучах солнца капли воды. Незнакомец улыбнулся, привлек девочку к себе и поцеловал. - Спасибо Машенька, но цветочков рвать не нужно, их специально сажали, чтобы все на них любовались. Беги к маме. Он помахал рукой и в ответ я увидел, что молодая красивая женщина, стоящая у фонтана с мольбертом, помахала ему в ответ. - Жена моя, Анна! Зарабатывает тем, что китайцам свои городские пейзажи продает. Уж больно они до классической живописи охотчи, улыбнулся Авель. Я немного успокоился. Ну сумасшедший, ну рассказывает странные истории. Но это меня же развлекает, развеивает. Вот жена же не боится доверить ему ребенка. Если и душевнобольной, то безобидный. Тем временем Авель продолжил: - Я перепробовал все известные наркотики, включая самые мерзкие, только чтобы заместить одно зло другим, самым меньшим. Ломка, абстиненция — самые счастливые мои дни. Когда все болит, умираешь от этой боли ежесекундно, не в силах встать и пойти даже в туалет. Тогда я забываю о своих кошмарах и живу, живу, живу. Хотите еще? Авель протянул мне фляжку. Я отпил и приятное тепло растеклось по моим жилам. День клонился к вечеру. Стайки туристов, щебеча не по русски, фотографировались на фоне Казанского собора. У многих были палки для селфи. Две девицы-кореянки тщательно улыбались, глядя в объектив своего смартфона. Затем они подошли к жене Авеля и о чем-то оживленно с ней заговорили. Видимо их заинтересовала картина. - Мне легче, не знаю, отчего это я вам выговариваюсь, продолжил Авель. Вы верно, сочли, что эта моя дежурная история для дураков, у которых я клянчу деньги. Это не так. Денег у меня всегда предостаточно. Брат Каин подкидывает регулярно, как ни странно, у него есть какое-то подобие совести и родственных чувств. Вот взгляните, он полез в карман брюк и достал горсть монет. Вот возьмите себе на память. Это были маленькие, но тяжелые золотые монетки с царским гербом. Возьмите, возьмите, у меня золота много. Я спрятал пригорщню монет в карман. О женщине. Простите, мне трудно собраться с мыслями. Все-таки столько лет прошло с того момента, когда меня убили первый раз. Он потер голову и я увидел белесый шрам под шапкой седеющих волос. Брат размозжил мне голову камнем. Было очень больно. К боли сложно привыкнуть, но хуже предательство. Вас ведь предавали? Женщина? Обычное дело для вас? Я ведь для всех них источник богатства. Убив меня, они становятся очень очень богатыми. Слишком многие знают этот секрет. Позвольте сигарету. Мы закурили, солнце чертило узорные тени в сквере. Лучик пробил зеленую листву и вылепил лицо Авеля так, будто половина его была живым, а та, что в тени, совершенно мертвым. Кудрявые его поседевшие волосы образовали светящуюся шапку, так похожую на серебренную корону. Не ищите счастья, мы не для этого созданы. Не ищите ответов, все равно вопросов будет все больше и больше. Хотя что я говорю, вы ведь как и я, иначе не можете. У каждого своя судьба, совместное творчество богов земных и созданий эфирных. Хорошо, если они творят в согласии прежде всего с природой человека. А природа его — зло. Поэтому так легко следовать по пути жестокости, глупости, лени, праздности и так тяжело по пути творчества и мысли. Я был и королем, вы ведь об этом сейчас подумали. Под именем Дагоберт. Грустная история. Не верьте историкам, они пишут и переписывают реальность в угоду победителям и политическим шулерам. Настоящая история — это история побежденных. Там, где сила, там нет правды. Добро бессильно, я это понял к сожалению, слишком поздно. Добрый человек — это противоречие в понятиях, абсурд. Да и чего добивается добрый человек по окончании жизни — чтобы его на частицы разъяли для обрядов? Да, вы правы. У католиков тоже самое. Гвоздей от креста Иисуса Христа в средние века столько образовалось, что можно новый Ноев ковчег построить. Да, женщина. Главное, что нужно понимать, что это и земля твоя, которую ты возделываешь, и стадо твое, которое ты опекаешь. Если ты не можешь выстроить семью, в которой царит любовь и согласие, ты и свою жизнь не сможешь выстроить. В библии не говориться, отчего Каин убил меня. Дело было не в том, что его жертву, которую он как свою заслугу воспринимал, господь не принял. Дело было в женщине. У нас же не по одной жене было тогда. Обоим нравилась одна женщина, но выбрала она меня, а не Каина. И мы вместе возлегли. Этого он перенести не смог. И теперь все золото мира у него, а вся любовь у меня. Он дает мне золото, я ему и его семье самых красивых женщин в обмен. Актрис, моделей, лучших. Но любви дать ему не могу. Поэтому он и его семья богаты и несчастны, а я беден и счастлив. А жертва, которая была неугодна богу — это я сам и есть. Она была угодна дьяволу, который и доставляет золото в обмен на нее. В вас верно немного каинитской крови есть, вот ваши женщины и сходят с ума. И предают вас, и не удается вам их остановить. Не вините себя, это прародитель ваш виноват. А золото возьмите, оно ваше, мне оно не нужно. Мы и на картины как нибудь проживем.

Мне пора, спасибо, что разделили мое одиночество. Авель встал и легко пошел к выходу из сквера. У фонтана он остановился, опустил ладони в воду, умылся и попил. К нему подбежала дочка, он взял ее за руку и пошел к красивой женщине с мольбертом, от которой отходили две кореянки с упакованной в газеты и перевязанной бечевкой картиной. По дороге к друзьям, в метро я всматривался в лица петербуржцев и думал что это поистине благословенный город. Карман приятно оттягивало золото Авеля.

Однажды он разогнал облака над городом. Был очень холодный, пасмурный и тоскливый день, такой, в который с постели вставать не хочется вовсе. И тогда он сделал это. Зажмурился покрепче и сквозь закрытые веки в него вошел шар солнца, заполнивший целиком его тело. Он представил себя на берегу теплого моря, лежащим в воде у самой кромке песка, волны спорили друг с другом, за право омыть его ноги, что бы и следа не осталось от городской грязи, мелочных домашних забот, городского коричневого от грязи снега, сделать сварливую жену доброй хозяйкой и любящей женой. Волны шумели, переговариваясь между собой о своем морском и перекатывая гальку, словно никак не находили ей такое подходящее место среди камушков, в котором она застынет на века, но глупая галька не желала прочности и порядка, ей нравился хаос. Пронзительно, как охрипший от старания муэдзинн, кричали на разные голоса чайки. Когда он открыл глаза, комнату в которой он жил, заливал яркий солнечный свет. Подойдя к окну он увидел, что радостные горожане, улыбаясь, расстегивают пальто и шубы, обнимают друг друга от избытка чувств и поют песни, взявшись за руки. На небе не было и облачка. Волшебник, одевшись, вышел к ним и ему жали руки в знак благодарности. Некоторые даже лезли целоваться, особенно были назойливы лесорубы, их колючие, как сосновые иглы бороды царапали ему лицо до крови. С улиц волшебник убежал в кофейню, где и просидел за кружкой пива целый день. Принесли вечернюю газету, на первой странице сообщалось о чуде, которое сотворил городской волшебник с его фотографией, взятой видно из школьного выпускного альбома - тоненький мальчик с оттопыренными ушами силиться улыбнуться в объектив, так что казалось, что невидимый шалун стянул волшебнику волосы и кожу прищепкой на затылке. Под восторженной статьей в маленькой заметке, набранной мелким шрифтом сообщалось, что туча, отошедшие от города к горам, пролились там сильным ливнем. Местная река превратилась в бурный поток, сметающий все на своем пути. В двух деревнях горцев погиб весь урожай и были разрушены дома. В третьей утонул мальчик шести лет. Волшебник расплатился и вышел. Возвращаясь к себе, заметил, что невесть откуда взявшиеся ласточки с щебетаниями носятся над головами прохожих и время от времени залетают под кровли, выискивая места для гнезд.

Всю ночь шел снег. Утром на нем черными комочками лежали замерзшие ласточки. Одна школьница, подняв птицу и пытаясь согреть ее в ладонях, узнала волшебника и назвала его живодером. Затем заплакала от негодования и жалости к маленькому созданию. Волшебник дал себе слово никогда не вмешиваться в погоду. Работал волшебник на кондитерской фабрике. Занятие его заключалось в том, чтобы вложить несложное заклинание в сладости. Вот этот розовый торт, который купят для восьмого дня рождения девочки. Он, едва его вынут из коробки, бросится в пляс, подбоченившись дынными цукатами и не перестанет выделывать антраша, пока именинница не улыбнется. Эти пончики, сколько не откусывали бы от них по кусочку полицейские, снова будут становиться целыми, стоит только положить обратно в коробку недоеденный кусок. Сливочный пломбир для капризных малышей, которые плачут противными голосами: - Мама, я же просил клубничного, а ты купила фисташковый! Пломбир мгновенно превратиться в тот, который захотел именно сейчас малыш. Машинально творя заклинания над лентой конвейера, волшебник думал о том, зачем же дана ему такая сила, которой нельзя воспользоваться? На следующий день он понял, что ошибся в масштабе своих желаний. Видимо дар требовал только однократного применения и оно должно быть тщательно продуманно и не иметь дурных последствий. В воскресенье, когда обитатели городка выходят из своих церквей прогуляться по центру города и провести день в окружении семейства и друзей, волшебник поднялся на помост напротив Ратуши, который был сколочен для выступлений менестрелей, скоморохов и жонглеров после сочельника и объявил всему городу, что отныне все они будут счастливы, в каждом доме найдется по мешку золота, для каждой девушки будет по принцу на белом скакуне, богатому как Крез, романтичному как Ромео и неутомимому в постели, как Казанова, а для юношей по прекрасной принцессе, красивой как небесный ангел, умеющей готовить как в ресторане на Елисейских полях и ублажающей своего супруга в постели, будто она тысячу лет прослужила гетерой при храме в Афинах, конечно она будет верна своему мужу до гробовой доски. Горожане кричали «Гип-гип, ура!» и бросали вверх цилиндры и чепцы. Все счастливыми разбрелись по домам в ожидании обещанного чуда.

По прошествии недели на помост перед ратушей ввели раздетого волшебника и велели положить голову на плаху. Тот плакал, просил прощения и обещал больше ничего не менять. Под грохот барабанов упала секира палача, отсекая голову идеалисту, но и это не развлекло скучающих жителей. Теперь у них было все - золото, прекрасные невесты и женихи, но им стало так невыносимо скучно жить, что они совершенно не знали чем заняться. Подумав, горожане решили пригласить к себе другого волшебника, поумнее, авось тот уж точно исправит все то. что натворил нынешний.

Давно спал маленький и уютный городок, где все люди доброжелательны и улыбчивы. Только изредка доносился топот копыт белых скакунов, развозивших сказочных принцев для нужд заневестившихся девушек. В морозном воздухе тонко пахло розовой водой - любимым одеколоном красавцев-всадников, да густо - конским навозом, который давно не убирали дворники, ведь теперь они были богачи.

Санкт- Петербург

      • - Тебе нравится Петербург?

        - Да! - кивнул Петр.

        - Великолепные дворцы, идеальные проспекты, роскошные парки и сады, храмы и музеи. Доброжелательные и культурные жители, лучшие университеты и классические гимназии, ведь так? - продолжил он.

        Петр снова кивнул.

        - А раньше было болото да перелесок, кочки, поросшие бурьяном и торфяные озерца. Все создалось волей одного человека, один гений видел на гиблом месте образ великого города - твой тезка, царь Петр, продолжил наставник - и это в разгар войны. Когда и ясности не было, останется эта земля русской или вернется к шведам. Он верил в свой великий замысел. Тебе и жителям Петербурга есть дело о мужиках, сгинувших при его постройке? Ведь нет. Не умри они на стройке, сгинули бы без следа в своих нищих деревнях и даже крестов от них не осталось бы на погосте, ни то что зарубки в памяти потомков. А так они послужили России и народу, создав красоту, которая переживет века. Так и сейчас, мы строим идеальное общество в масштабах огромной страны и ты в возведении этого гармоничного здания скромный рабочий, чьи дела переживут его самого. Это великая честь и великая ответственность. Будь ее достоин!

    • - Человек такое животное, вы же не будете отрицать, что мы в основе именно звери, что он может быть приличным, за редчайшим исключением, только когда испытывает страх в первую очередь, а уже потом другие чувства. Сначала инстинкт самосохранения, и только потом голод и продолжение рода.

    • - Вы же не едете на красный свет? - продолжил Курнешов, - что вас останавливает? Ответьте мне!

    • - Правила, - бросил Петр.

    • - Не лукавьте, правила никому не мешают. Вас держит страх, вероятность и довольно высокая заработать ощутимый штраф, боязнь попасть в аварию, лишиться жизни или того хуже, остаться беспомощным калекой на попечении жены. Иначе бы вы их спокойно нарушали. Стал бы рабочий класть кирпичи, если бы ему с потерей заработка не грозила голодная смерть или отправка на фронт? В Европе вон миллионы бездельников живут на социальное пособие и к чему это привело? К распаду культурного сообщества и вытеснению коренных народов на обочину, их заменили африканцы и арабы. Порядок требует неукоснительного подчинения без лишних раздумий, а какой стимул работает лучше, чем знание о возможности внезапной и неизбежной гибели? Что до поколений, мы в этом постулате не одиноки. Может быть, вы вспомните о такой вещи, как протестантская этика, добродетель труда и скромности. В Европе и Америке люди трудились от рассвета до заката, отказывая себе во многом, чтобы заложить фундамент благополучия для своих потомков. У них это было основано на религиозных воззрениях. Они боялись гибели души и загробных вечных мук. У нас на научных исследованиях и следующих из них логических умозаключениях, но вывод-то один. Труд - добродетель. Hard works, как они справедливо считают, оправдывает многие недостатки. Мы исключили абстрактную составляющую - мораль и животную - чувства, оставив чистую рациональность, от «рацио» - рассудок, разум.

    • - Но ведь и нас вытесняют азиаты, их женщины рождают нам детей, их мужчины - лучшие солдаты, чем мы, - потеряв всякую осторожность, Петр решил идти до конца и будь что будет.

    • - Нация не строится на крови. Нация, а мы речь ведем о единой нации в государстве, населенном сотнями народов, исповедующих разные религии, может быть основана только на общем культурном пространстве, языке и будущем. Впрочем, любые построения рано или поздно будут разрушены. Природа, создав что то совершенное, сложное, рано или поздно разбирает его, чтобы смешать элементы в беспорядке, из которого возникнет новая гармония. Кажется, что ничего не осталось от Эллады и Древнего Рима, от Персидского и Ассирийского царств и Византии Флоренции эпохи Возрождения. Но это не так. Осталась мысль, воплощенная в великих памятниках культуры, сводах законов, типах государственного устройства, в стихах и сказаниях, книгах и умах. У азиатов мы берем здоровье и жизненную силу, плодовитость и выносливость, стоицизм и почтение к власти, умение беспрекословно подчинятся старшим, чтобы под этим старшинством не имелось в виду, аскетизм, наконец. Это их наследие - итог тысячелетних войн, сурового выживания и некогда великой культуры, ныне находящейся в упадке. Русь переварила татаро-монголов, сделав заносчивых завоевателей в итоге дворниками, сантехниками и строителями. Не забываете, что азиаты дали дали нам романтизм, Карамзин ведь от Кара Мурза, великую литературу и музыку - писателя Тургенева и композитора Губайдуллину. Переварим и это в кавычках нашествие. А азиаты, не думайте, что мы им ничего не даем взамен. Дети мигрантов получают великолепное классическое образование. Станут архитекторами, инженерами, учителями, а со временем, может быть появится и таджикский Леонардо, только уже наш, национальный.

      - Но наш правитель. Он ведь не гений, не всезнающий и всемогущий господь, да и может быть, через день его не станет, он же не молод, кем он себя вообразил, бессмертным? - выпалил Петр.

  • - Человек гармоничен, пока он исправно выполняет свою функцию - продолжения рода, строительства нового, передачи знаний следующим за ним поколениям, или творчества. Хромов - чистая функция, такая же как вы или я, только ее вектор направлен в далекое будущее, которое ведомо ему одному. Он строит нацию-муравейник, поэтому его именуют ее отцом. А у этих общественных насекомых вовсе не матка главная в семье - государстве. Она лишь производитель новых членов семьи. Правят рабочие особи. Чем больше самок, тем более раздражены рабочие, которые таскают их из одного уголка в другой, по своей прихоти, меняются лишних на ресурсы других гнезд, убивают тех, чей приплод иссякает. Рабочие контролируют и деторождение, уничтожая лишние рты или кормят пищей так, что она изменяет количественное соотношение каст для гарантированного выживания семьи. Так что и у них подлинное, а не имитационное, как в демократиях народоправие. Ни о чем не подумали? Ну же, Петр Алексеевич. Упадок деторождения на всех континентах не свидетельствует ли, что переход к новому общественному устройству естественный эволюционный процесс? Девяносто два процента видов муравьев выжили с эпохи миоцена. Такого показателя нет ни у одного класса живых существ. Их язык по богатству образов не сопоставим с нашим. Общаться с помощью химических веществ. Представляете, сколько можно составить «слов» из молекул. Только открытых химических элементов сто тридцать восемь. Всего двенадцать открыли за прошедшие сто лет. А сколько клеток не заполнено? Это вам не тридцать три буквы нашего алфавита. А они говорят на этом языке сто тридцать миллионов лет. Представляете, какие у них химические симфонии, полотна, книги и поэмы. Великая цивилизация. Засим все, - встал Олег Евгеньевич и протянул на прощание руку. - Да, - остановил он Петра, когда тот уже взялся за бронзовую ручку двери кабинета, - про грибницы зря вы с Лизой. Человек должен приносить обществу пользу и после смерти. Если он не герой, не выдающийся художник, к чему ему ставить памятник. В одном индейском племени из костей усопших делали наконечники копий и рукояти ножей. Дабы духи предков помогали на охоте и войне. Вы же не осудите их за это. Изделия представляют интерес для коллекционеров, стоят дорого и многие не бедные люди собирают эти артефакты как произведения этнического искусства. Вы скажете, что они дикари. Но и мы такие. Человечество как разумный вид, известная нам история его насчитывает всего тысяч десять лет. Оно еще не выросло из пеленок. Слой культуры и цивилизации настолько тонок, что поскреби его и перед вами предстанет животное. Нам предстоит пройти великий и прекрасный путь от почти дикости к высотам культуры и гармонии. Всему человечеству - красным и белым, черным и желтым, плохим и хорошим, отставшим и высоко цивилизованным. Всему человечеству. И Каждый из нас лишь капля в этом великом потоке, впадающем во вселенский океан мысли.

    Санкт- Петербург

        • - Тебе нравится Петербург?

          - Да! - кивнул Петр.

          - Великолепные дворцы, идеальные проспекты, роскошные парки и сады, храмы и музеи. Доброжелательные и культурные жители, лучшие университеты и классические гимназии, ведь так? - продолжил он.

          Петр снова кивнул.

          - А раньше было болото да перелесок, кочки, поросшие бурьяном и торфяные озерца. Все создалось волей одного человека, один гений видел на гиблом месте образ великого города - твой тезка, царь Петр, продолжил наставник - и это в разгар войны. Когда и ясности не было, останется эта земля русской или вернется к шведам. Он верил в свой великий замысел. Тебе и жителям Петербурга есть дело о мужиках, сгинувших при его постройке? Ведь нет. Не умри они на стройке, сгинули бы без следа в своих нищих деревнях и даже крестов от них не осталось бы на погосте, ни то что зарубки в памяти потомков. А так они послужили России и народу, создав красоту, которая переживет века. Так и сейчас, мы строим идеальное общество в масштабах огромной страны и ты в возведении этого гармоничного здания скромный рабочий, чьи дела переживут его самого. Это великая честь и великая ответственность. Будь ее достоин!

      • - Человек такое животное, вы же не будете отрицать, что мы в основе именно звери, что он может быть приличным, за редчайшим исключением, только когда испытывает страх в первую очередь, а уже потом другие чувства. Сначала инстинкт самосохранения, и только потом голод и продолжение рода.

      • - Вы же не едете на красный свет? - продолжил Курнешов, - что вас останавливает? Ответьте мне!

      • - Правила, - бросил Петр.

      • - Не лукавьте, правила никому не мешают. Вас держит страх, вероятность и довольно высокая заработать ощутимый штраф, боязнь попасть в аварию, лишиться жизни или того хуже, остаться беспомощным калекой на попечении жены. Иначе бы вы их спокойно нарушали. Стал бы рабочий класть кирпичи, если бы ему с потерей заработка не грозила голодная смерть или отправка на фронт? В Европе вон миллионы бездельников живут на социальное пособие и к чему это привело? К распаду культурного сообщества и вытеснению коренных народов на обочину, их заменили африканцы и арабы. Порядок требует неукоснительного подчинения без лишних раздумий, а какой стимул работает лучше, чем знание о возможности внезапной и неизбежной гибели? Что до поколений, мы в этом постулате не одиноки. Может быть, вы вспомните о такой вещи, как протестантская этика, добродетель труда и скромности. В Европе и Америке люди трудились от рассвета до заката, отказывая себе во многом, чтобы заложить фундамент благополучия для своих потомков. У них это было основано на религиозных воззрениях. Они боялись гибели души и загробных вечных мук. У нас на научных исследованиях и следующих из них логических умозаключениях, но вывод-то один. Труд - добродетель. Hard works, как они справедливо считают, оправдывает многие недостатки. Мы исключили абстрактную составляющую - мораль и животную - чувства, оставив чистую рациональность, от «рацио» - рассудок, разум.

      • - Но ведь и нас вытесняют азиаты, их женщины рождают нам детей, их мужчины - лучшие солдаты, чем мы, - потеряв всякую осторожность, Петр решил идти до конца и будь что будет.

      • - Нация не строится на крови. Нация, а мы речь ведем о единой нации в государстве, населенном сотнями народов, исповедующих разные религии, может быть основана только на общем культурном пространстве, языке и будущем. Впрочем, любые построения рано или поздно будут разрушены. Природа, создав что то совершенное, сложное, рано или поздно разбирает его, чтобы смешать элементы в беспорядке, из которого возникнет новая гармония. Кажется, что ничего не осталось от Эллады и Древнего Рима, от Персидского и Ассирийского царств и Византии Флоренции эпохи Возрождения. Но это не так. Осталась мысль, воплощенная в великих памятниках культуры, сводах законов, типах государственного устройства, в стихах и сказаниях, книгах и умах. У азиатов мы берем здоровье и жизненную силу, плодовитость и выносливость, стоицизм и почтение к власти, умение беспрекословно подчинятся старшим, чтобы под этим старшинством не имелось в виду, аскетизм, наконец. Это их наследие - итог тысячелетних войн, сурового выживания и некогда великой культуры, ныне находящейся в упадке. Русь переварила татаро-монголов, сделав заносчивых завоевателей в итоге дворниками, сантехниками и строителями. Не забываете, что азиаты дали дали нам романтизм, Карамзин ведь от Кара Мурза, великую литературу и музыку - писателя Тургенева и композитора Губайдуллину. Переварим и это в кавычках нашествие. А азиаты, не думайте, что мы им ничего не даем взамен. Дети мигрантов получают великолепное классическое образование. Станут архитекторами, инженерами, учителями, а со временем, может быть появится и таджикский Леонардо, только уже наш, национальный.

        - Но наш правитель. Он ведь не гений, не всезнающий и всемогущий господь, да и может быть, через день его не станет, он же не молод, кем он себя вообразил, бессмертным? - выпалил Петр.

    • - Человек гармоничен, пока он исправно выполняет свою функцию - продолжения рода, строительства нового, передачи знаний следующим за ним поколениям, или творчества. Хромов - чистая функция, такая же как вы или я, только ее вектор направлен в далекое будущее, которое ведомо ему одному. Он строит нацию-муравейник, поэтому его именуют ее отцом. А у этих общественных насекомых вовсе не матка главная в семье - государстве. Она лишь производитель новых членов семьи. Правят рабочие особи. Чем больше самок, тем более раздражены рабочие, которые таскают их из одного уголка в другой, по своей прихоти, меняются лишних на ресурсы других гнезд, убивают тех, чей приплод иссякает. Рабочие контролируют и деторождение, уничтожая лишние рты или кормят пищей так, что она изменяет количественное соотношение каст для гарантированного выживания семьи. Так что и у них подлинное, а не имитационное, как в демократиях народоправие. Ни о чем не подумали? Ну же, Петр Алексеевич. Упадок деторождения на всех континентах не свидетельствует ли, что переход к новому общественному устройству естественный эволюционный процесс? Девяносто два процента видов муравьев выжили с эпохи миоцена. Такого показателя нет ни у одного класса живых существ. Их язык по богатству образов не сопоставим с нашим. Общаться с помощью химических веществ. Представляете, сколько можно составить «слов» из молекул. Только открытых химических элементов сто тридцать восемь. Всего двенадцать открыли за прошедшие сто лет. А сколько клеток не заполнено? Это вам не тридцать три буквы нашего алфавита. А они говорят на этом языке сто тридцать миллионов лет. Представляете, какие у них химические симфонии, полотна, книги и поэмы. Великая цивилизация. Засим все, - встал Олег Евгеньевич и протянул на прощание руку. - Да, - остановил он Петра, когда тот уже взялся за бронзовую ручку двери кабинета, - про грибницы зря вы с Лизой. Человек должен приносить обществу пользу и после смерти. Если он не герой, не выдающийся художник, к чему ему ставить памятник. В одном индейском племени из костей усопших делали наконечники копий и рукояти ножей. Дабы духи предков помогали на охоте и войне. Вы же не осудите их за это. Изделия представляют интерес для коллекционеров, стоят дорого и многие не бедные люди собирают эти артефакты как произведения этнического искусства. Вы скажете, что они дикари. Но и мы такие. Человечество как разумный вид, известная нам история его насчитывает всего тысяч десять лет. Оно еще не выросло из пеленок. Слой культуры и цивилизации настолько тонок, что поскреби его и перед вами предстанет животное. Нам предстоит пройти великий и прекрасный путь от почти дикости к высотам культуры и гармонии. Всему человечеству - красным и белым, черным и желтым, плохим и хорошим, отставшим и высоко цивилизованным. Всему человечеству. И Каждый из нас лишь капля в этом великом потоке, впадающем во вселенский океан мысли.

В деревянном доме, оставшемся от родителей, было просторно. Старая, советских времен мебель создавала ощущение уюта. Взяв топор и настрогав щепок, я растопил печку. Потянуло сосновым смолистым дымом. Дом жил своей таинственной жизнью, вздыхал, будто печалился о чем то давно забытом, поскрипывал досками пола, завывал ветром в печной трубе, грохотал дождем по шиферной крыше. Мы с моим надежным другом Лизой, серьезной девушкой двадцати шести лет с тонкими строгими чертами лица, тем почти утраченным типом красоты, который можно встретить теперь только на старых иконах новгородского письма и в рыбачьих поселках русского Севера, разлили коньяк по хрустальным стопочкам и потягивали его. К забранному вагонкой потолку поднимался дым ароматный дым моей самокрутки, набитой золотистой вирджинией. Дребезжали оконные стекла от возвращавшихся с полигона тяжелых танков.

Согревшись мы, захватив зонты и надев резиновые сапоги, гуляли по поселковым чистеньким улицам вдоль домов, у многих из которых второй этаж был деревянным, читали смешные вывески на магазинах: «Еда на любой вкус». «Только у нас свежий хлеб и алкогольные изделия», «Пиво и лимонад в розлив», смотрели на неспешно шествующих по своим таинственным делам прохожих, одетых по домашнему просто. Сидели в поселковом кафе, где кормили пельменями и подавали чай в мутных стаканах, отдававший кухонной тряпкой, а на столах стояли чашечки с горчицей и бутылочки с уксусом, проходили мимо пивной, которая всегда была полна народу, были в лавке, которая торговала керосиновыми лампами, хомутами для лошадей и липкими карамельками в разноцветных бумажках. Пахло горечью осенних листьев и навозом. По узким тротуарам расхаживали важные голуби и осторожные вороны. Мы зашли в церковь и я поставил свечку у иконы Спасителя, Молоденький попик тонким голоском вел службу, его слушали несколько женщин в платочках средних лет и молодой солдатик с нашивкой за ранение. В лесу от ветра скрипели деревья, с елочных иголок нам за воротники курток капала вода, на стволе поваленной березы мы нашли целый выводок опят, пахнущих сыростью и осенью. Придя домой пожарили их с луком и сметаной. В овраге под домом шумел мутный поток речки, разлившейся после осенних дождей. Лиза молчала, кутаясь в шерстяную старую кофту.

  • Это было тихое место, даже после рабочего дня в воздухе не чувствовалось напряжение, агрессия, только усталость, может быть. Многие мужчины были здесь подтянутыми, они вышагивали с военной выправкой и напоминали офицеров, переодевшихся в штатское. Девушки были прекрасны, их взгляды были откровенно зовущими, но в них, вместе с тем, присутствовала чистота и толика наивности.

  • Вечером Лиза не спеша пила зеленый чай из синей маминой чашки с золотым ободком поверху, листая старую книгу с цветными гравюрами. В ней речь шла о самураях. Ее позабавила глава о искусстве макияжа. Истинный воин должен заботится о румянце на щеках, особенно перед боем, дабы враг не смог заметить смертельную бледность воина перед гибелью, процитировала она мне. Девушка улыбнулась, представив себе низенького узкоглазого человечка, красящегося свекольным соком. Утром, когда пора было собираться, она наложила тональную пудру, чуть подвела глаза для выразительности, мазнула вишневым блеском для губ и критично посмотрела на себя в зеркало. Оно показывало девицу, готовую к труду и обороне, как говаривали встарь. Шкаф был полон одежды, но надеть было совершенно нечего. Тогда она решила вырядится синим чулком. Серая юбка на три сантиметра ниже колен, черная блузка с белым отложным воротничком и хлопчатобумажная бежевая кофта, купленная по случаю. Слегка провинциально, решила кокетка и добавила серебряную цепочку с янтарным кулоном. Но все равно чего-то не хватало. Девушка села на стул в прихожей и наморщила лоб, затем встала и решительно взяла с бронзового столика очки в черной оправе из пластика без диоптрий. Удовлетворенно кивнула своему отражению, поправила колготы. Капля духов «Белый лен» и мы вышли. На остановке дождались старого рейсового автобуса в соседний военный городок. В даль с розовыми факелами иван чая и россыпью ромашек по обочинам. Голубыми вспышками мелькали васильки и островки дельфиниума. В открытое окно пахнуло разнотравьем и дорожной пылью. Начался березовый перелесок, потом пошли ели и вековые сосны. Аккуратные тополя, стволы которых снизу были выбелены известкой, были коротко обрезаны сверху, так что побеги образовывали пушистый зеленый шар, ровные линии терновника вдоль ухоженных газонов, всюду цветочные клумбы с фиолетовыми и сиреневыми анютиными глазками и флоксами. Белые вазоны и двухэтажные желтые здания с высокими окнами. Выйдя из машины, мы присели на старую основательную деревянную скамью неподалеку, с выгнутой спинкой и литыми боками с облупившейся краской на чугуне. На скамейке напротив целовалась парочка. У киоска с мороженным продавщица в кружевной накидке протягивала эскимо счастливому карапузу в коляске, пара подтянутых солдатов лихо козырнула проходящему офицеру с нарядной спутницей под руку. Мальчишки пускали в луже неподалеку щепочки под ласковыми взглядами матерей, читавшими дамские журналы с яркими обложками. По дороге проносились нетерпеливо сигналящая вереница машин, куда они так спешат? Красный воздушный шарик возносился в умытое яркое небо и девочка лет десяти в коротком розовом платьице смотрела ему вслед, приложив ладонь козырьком к глазам. Под шинами велосипедов шуршали ворохи осенних листьев, желтых, алых и коричневых. Татарин-дворник в белом фартуке и рубахе навыпуск сгребал метлой их в кучи. Одна из них дымилась ее терпкий запах предвещал скорый приход зимы. Два мотоциклиста на «Восходах» в кожаных куртках с заклепками и устрашающими нашивками с черепами пили жигулевское пиво из зеленых бутылок. Добродушные румяные лица деревенских байкеров выражали покой и довольство. Под колесо одного из механических монстров капало масло и слышно было, как водители обсуждают покупку нового карбюратора. На руль хромовый руль мотоцикла ослепительно блестевшего в лучах солнца присела синяя стрекоза и застыла, трепеща прозрачными крылышками в коричневых прожилках. Милиционер на углу в белом полотняном мундире с золотыми погонами и фуражке с лаковым черным козырьком строго смотрел на прохожих, украдкой улыбаясь в пышные смоляные усы, с лихо закрученными вверх кончиками, он, заложил пальцы за поскрипывающий кожаный ремень и покачивался на носках сияющих хромовых сапог, от которых несло ваксой так, что хотелось чихнуть. В городке, подчиняясь циркуляру поселкового совета, состоявшему сплошь из крепких стариков, переживших всех советских вождей, сотрудники органов носили форму тридцатых годов прошлого века и бронзовые свистки на медных цепочках. Пробежала стайка школьниц, сверкая округлыми розовыми коленками из под форменных коричневых платьев, их косы до пояса ритмично били по круглым попам. Они хихикали и игриво посматривая на курсантов, облизывая для вящей привлекательности розовые пухлые губки. С грохотом барабанов и звоном бронзовых колокольчиков, пританцовывая, в шафрановых одеяниях мимо скользнули змейкой веселые кришнаиты. Они хором пели «Хари Рама, Хари Кришна!» и улыбались прохожим.

  • Мир был устроен разумно и выглядел уютным и благополучным, приспособленным для осмысленной жизни, устойчивым и прочным. Сварливые бабульки спешили в магазин за хлебом и молоком, седовласые и плешивые старцы, блестя звенящими боевыми орденами, трясущимися руками в коричневых пигментных пятнах опирались на сучковатые трости с латунной вязью «Помни Кавказ» и даже в жаркую погоду не снимали старые драповые пальто с цыгейковыми воротниками и белые полотняные картузы. Я нашел в кармане хлебные крошки вперемешку с табаком и бросил голубям. Важные сизари купались в фонтане, крутя хвостами и распушив перья. Подлетел воробей , схватил самый большой кусочек и удрал, смешно подпрыгивая. В центре сквера группа белых гипсовых пионеров выдувала жестяными горнами ноту ля.

  • Потом мы сидели во французской кондитерской, пили кофе с розовыми кремовыми пирожными, посыпанные разноцветным сахаром и цукатами. За столиком в углу юные курсанты танкового училища объедались эклерами, сладко жмурясь. На батарее у окна спал пушистый серый кот. Его усы подрагивали во сне. Тихо звучали песни Мирей Матье и Шарля Азнавура, уютно пахло корицей, ванилью и свежевыпеченными булочками. Было такое ощущение, что сейчас разгар августа. Жаркое светило плавило асфальт, дробило лужи на куски зеркал, отражавших облака, туфли прохожих и сидящих на проводах галок. Потом не спеша отправились обратно.

  • Постепенно стемнело, на небосклоне зажглась ветреная Венера. Месяц наливался прозрачным серебряным светом, чертя скользкую дорожку по воде к дому, из прошлого в неведомое будущее. Он одинаково светил и правым и виноватым, и счастливым и несчастным, и живым и мертвым. Он видел все - как возникали и разрушались горы, как сходились и расходились материки, возвышались и без следа исчезали великие царства, расцветали и уходили в небытие цивилизации, кипели войны и революции, рождались и умирали люди. Так же спокойно он будет чертить неведомые нам знаки на глади вод и после нас, ныне живущих. бросать неверные тени и следовать своим непреложным путем, как полагается следовать всем, куда бы он не вел. Когда нибудь все пройдет, как бледнеет его свет на воде с наступлением утра и победным восходом солнца. Исчезнет род людской, исчезнет и сама земля, исчезнет без следа и он сам. Исчезнет и мысль, повинуясь вечному круговороту. Что же останется после? Напрасны ли наши тревоги и надежды, усилия и радости? Кто знает? Живем же мы одну жизнь так, будто все это будет существовать вечно.

Ещё статьи...

  1. Веселая жопа
  2. Покровитель всех мальчишек
  3. Паническая атака
  4. Долгая и счастливая жизнь мистера Вигана
Страница 3 из 11