Контакты с автором

Круг общения у них был ограничен соседями по дому и сослуживцами. С ними они обменивались приветствиями, иногда общими фразами о погоде. На вопросы отвечали односложно. Между собой супруги не разговаривали вовсе. Они и сошлись потому, что удобно было молчать вместе. Мир вокруг был слишком шумным и без их разговоров. Телевизора у них не было, радио тоже. Дом был старой постройки, с метровыми стенами, так что вечера они проводили в полной тишине. Шуршало стеклярусом ее платье, дома она носила исключительно черные одеяния в пол. Изредка слышно было, как скрипит стул под ним на кухне. Придя с работы и выпив чаю, они обычно располагались в гостиной. Раскрывали большие нотные тетради и начинали записывать то, что приходило в голову. Это был рисунок далеких гор, опрокинутых в прозрачные как хрусталь озера, цепочка птичьих следов на снегу. Грохот волн и багровые переливы грозовых туч над морем. Бронзовый закат и нарастающий гул подземных ударов, рассыпающиеся в конце мелкой дробью по стеклянным ступенькам вырастающих из болот и лесов прекрасных дворцов с гулкими комнатами. Иногда в комнату врывались запахи тропических джунглей, трепетание полупрозрачных крыльев сотен прекрасных бабочек, изнуряющий ветер пустынь. Обычно вечер начинался с того, что один из инструментов робко, будто стесняясь своей неслыханной смелости, подавал голос и прислушивался. Ему отвечал другой, третий и вот уже завязывалась беседа, торопливо бормотал барабан, прочищал горло фагот, сплетничала флейта и негодовали тарелочки. К порядку призывало фортепьяно, скрипки подхватывали этот призыв. Но не выдержав, первые бежали куда-то дальше, заставляя поспевать за собой выдержанную виолончель и основательный контрабас. Напряжение нарастало, восторг сменялся ненавистью, ненависть чистой страстью и вновь все растворялось в безмолвии далеких гор и оставался только след крыльев взлетевший птицы на снегу. Тогда они закрывали тетради и ложились спать. Слышно было тиканье настенных часов на кухне, поскрипывали половицы рассохшегося от старости деревянного пола, завывал ветер в печных трубах, за стеклом окна клевала кусочек замерзшего сала синичка. Ее товарка сидела на карнизе, склонив головку набок и к чему-то прислушивалась.


Со времен появления книги «Похвала глупости» Эразма Роттердамского прошло немногим более пятисот лет и мудрые мысли наконец стали придумывать исключительно глупцы. За это время мир еще раз обернулся вокруг себя, поманил прогрессом и гуманизмом, всеобщей грамотностью и равенством, просвещением и всеобщим достатком, и зримо вернулся туда, где и пребывал - в средневековье. Опять поголовное невежество, большинство читает только этикетки консервов, самые грамотные - инструкции к лекарствам. Абсолютная вера в астрологию и магию стала всеобщей, и ее ничуть ни стыдятся. Гомеопатия стала официальной наукой. Люди лечатся прикладыванием амулетов к разным частям тела, купленными в «магазинах на диване». Только теперь эти амулеты мигают электрическими огоньками и испускают некие «полезные волны». Разгоняют академии наук, вводят в университетах обучение богословию. И это не может не радовать, как и всякая прочность человеческого устройства. Верность традициям наконец. Значит есть что-то неизменное, то на чем стоял, стоит и будет стоять наш мир. И это глупость и глупцы, ее истовые проповедники. Они удобрение для будущих ростков мысли. Сеть, вагоны метро, городские остановки увешаны картинками, на которых под портретами известных личностей процитированы их высказывания. Цитаты многозначительны (это первый признак отсутствия мысли), туманны или содержат намек на некое знание «для посвященных». Большинство из них высосаны из пальца анонимными творцами. Выдумывают эти цитаты для того, чтобы окончательно свести с ума бедное население. Полубезумной толпой легче управлять. Она легко внушаема, ее можно натравить на неугодных. Наконец, от нее при необходимости и избавиться легче. Слишком уж нас много развелось. Призови к чему угодно и друг друга они перебьют сами и с радостью. Или пойдут весело на вселенскую бойню. Как в свое время в крестовые походы. На экране телевизора потоками идут ток-шоу, куда приглашают исключительно уродов во всех смыслах и где все друг на друга орут, как в сумасшедшем доме, в котором неожиданно кончились медикаменты. Вроде как сигнал подают всему миру: не стыдись себя, неграмотную дурищу, пропойца мужа, дебила сына, у которого было два воспитателя в детстве — Том и Джерри. Наше время, все такие поголовно! Сейчас все можно! В средние века местом. где можно за деньги было посмотреть на бородатую женщину, шоу уродцев, силачей был цирк. Ходило туда простонародье, чернь. Сейчас телевидение несет это в каждый дом. Что до цитат, то раньше, во времена моей стыдливой юности, когда коммунисты всем объяснили, что быть уродами и глупцами плохо, дебилам было чуть сложнее жить, но в общем они так же преуспевали. Маскировались только. То есть раньше люди глупые стыдились невежества и вели себя скромно, довольствуясь своими нехитрыми развлечениями, танцами к примеру или воскресным кино. Иногда они, чтобы попасть в какой-то престижный круг, читали определенный набор книг, которых не понимали, заставляли себя слушать музыку, которая им не нравилась, одевались как то, ну не совсем «рубаха в петухах и брючки в носочки». И общая глупость была незаметнее, создавалось ошибочное впечатление, что народ даровит, читает книги, ходит на выставки. Думает, наконец. Сейчас гораздо лучше и яснее. К примеру, выступит по телевизору властитель дум и скажет, что здоровье и красота приобретается только с помощью лыжных палок, если с ними летом выхаживать. И все идиоты поголовно вооружаются этими палками, что здорово. Их видно, значит можно обойти, не задеть, стало безопасней жить. Так что когда властителями дум становятся клинические идиоты или циничные мошенники, мир, выживающий исключительно с помощью веселых парадоксов, в противовес становится уютным и приятным для жизни местом. И это точно мудрая мысль. Что до разложения культурного и морального, обилия уродств, уничтожения взаимного, наркотизации и алкоголизации, поклонению неполноценности и извращениям всех видов, одичанию культурному - это замечательно. Почву для будущего развития цивилизации нужно удобрить. Все это пойдет в компост, на котором вырастут цветы культуры необычайной красоты. И так круг за кругом, век за веком, без конца. Задача наша - сохранить и передать дальше зерна культуры. Что до гниющего компоста, хотелось бы конечно поскорее. Сил нет уже ни нюхать это, ни видеть. Так что разлагайтесь!


«Смех - самое низкое занятие. Это тонко чувствует язык. Поэтому смех может быть захлебывающимся, утробным, до коликов, беспощадным, издевательским, заразительным. Еще гаже смеющийся человек. Он как будто задыхается, судорожно хватает воздух между приступами, его лицо багровеет, изо рта летят брызги слюны. Звуки смеющегося человека всегда настораживают, вы проверяете, застегнута ли у вас ширинка, нет ли остатков завтрака в усах, не сбилась ли наивно скрывающая лысину прядь волос, - отхлебывая из стеклянной кружки пиво в цирковом буфете, негодовал мой приятель Тимоша, - Не верьте тому, кто скажет, что знает, отчего люди смеются. Это ложь. Я несколько раз прочел двухтомник Чарли Чаплина о природе смеха. Гениальный комик, пытаясь объяснить свое искусство, становится скучным, как бухгалтер на свидании и косноязычным, как пьяный тюремщик.» Тимоша работал коверным всю свою сознательную жизнь. Сценическое амплуа его было Рыжий - недалекий верзила, постоянно попадающий впросак. Репризы его были тонки, с грустинкой и иронией. Как и большинство клоунов, Тимоша был запойным алкоголиком и человеконенавистником. Со мной он общался из-за моей готовности выслушивать его филиппики, не перебивая и пить, не пьянея. «После тридцати лет работы зрители сливаются в один большой хохочущий рот, готовый проглотить тебя, даже не разжевывая. Мерзее всего детские утренники. Маленькие чудовища бросают на арену всякую дрянь, от них пахнет хуже, чем от цирковых животных, один раз мне чуть не выбил глаз из рогатки десятилетний ублюдок. А дни рождения, где тебя кусают за ногу, чтобы убедиться что ты настоящий, и обязательно бросят липкий торт в лицо под конец? Но я уже стар, делать больше ничего не умею, так что наверное и помру, как принято, лицом в опилки». Тимоша, оглянувшись по сторонам, достал из-под стола початую бутылку водки и долил в пиво прозрачную жидкость. «Скоро мой выход, надо до кондиции дойти, - объяснил он. - Я пробовал уходить, даже женился. Три года работал кладовщиком, пить бросил. Купил машину, деньги на дачу копили, даже живот наел, готовила супруга вкусно. Лежу однажды в постели ночью, рядом жена сопит, занавески от ветра колышутся, полная луна в окно светит. И думаю, а не повеситься ли мне? Не выдержал, сбежал. Понимаешь, когда из-за кулис смотришь полон ли зал, прикидываешь, будут ли сборы сегодня и слышишь похожий на шум волн зрительский гул, потом звучит музыка и пошел шталмейстер в смокинге и бабочке мимо тебя, потом гимнасты, жонглеры и тебя скоро позовут, чувство такое, будто в летний жаркий день с обрыва в холодную воду прыгаешь. И страшно и знаешь, что все в порядке будет. Выходишь, держишь паузу и зал постепенно затихает. А потом бах и все со смеху покатываются! И ты думаешь - взял их, сегодня взял! Мои!» «Тимоша, твой выход, не пропусти!» от дверей крикнула пожилая дама в костюме арлекина. «Ладно, ты завтра приходи. Расскажу, как сиамская принцесса из-за меня едва от трона не отказалась», бросил Тимоша, на ходу приделывая себе красный нос из гуммиарабика.


Попробуй из блеска бутылочного стекла, ночной тишины, полета птичьей стаи, запаха осенних листьев, первой влюбленности, памяти о умершем друге, тепла материнских рук, улыбки чеширского кота, тени от шляпы фокусника, отпечатка лап пасхального кролика, вкуса виноградного вина собрать волшебную машину. Провести дорогу карандашом в воздухе, запастись осенней паутиной, каплями дождя, горным льдом, летним жаром, всеми необходимыми припасами и отправиться в путь. Ты же любишь приключения? Опасности тебя не пугают? Картой будет служить серебряное зеркало капризной красавицы, умершей тысячу лет назад, по отражению луны и солнца в нем мы проложим маршрут через млечный путь прямо к самому краю вселенной. Всегда хотел увидеть, что за ним. Говорят, там живут небесные муравьи. А наш мир - это их муравейник. Еще говорят - за ним звезды метут подобно снежной вьюге и что там холоднее, чем в ящике мороженщика зимой. Некоторые считают, что там море, теплое море. И в нем плавают галактики подобно медузам и рыбы, похожие на цветные сны. А пока послушаем радио. Элвис поет о любви, сладкой как сироп под ванильным небом. В машине пахнет корицей и лимоном. Главное, не превышать скорость. Когда планеты стремительно проносятся мимо, не глядишь на спидометр. Дорожная полиция с кольцами Сатурна на форменных обшлагах очень строга. Стрелец опустил свой лук, отстали Гончие псы, Близнецы играют в прятки друг с другом, Водолей улыбается, зазывая в придорожное кафе. Заглянем к нему и передохнем немного. Здесь лучшие в этой части галактики пироги. Яблоки для них собирают исключительно на Арктуре. И дальше, дальше по пустынной дороге, все прибавляя скорость. Дорога идет вверх, далекое солнце блестит искоркой в зеркале заднего вида. Скоро мы все узнаем.

Иоганн Фридрих Унгер был степенным человеком, каковым и должен быть владелец пекарни. Год назад он овдовел и теперь искал себе невесту. Одному работать было тяжело. Местный пастор воспитывал троих дочерей подходящего возраста и Иоганн рассчитывал, что одна из них согласится выйти за него. В один из воскресных дней, отсидев церковную службу, он зашел в домик при кирхе, который занимал пастор. Сняв широкополую шляпу, долго мял ее в руках, топчась в прихожей, наконец Теодор Ван Дер Винн, как звали божьего слугу, пригласил его в гостиную. Там было еще влажно от поспешной уборки. Дочерей видно не было и Иоганн, присев у растопленного камина, обсудил с господином Ван Дер Винном раннюю осень, цены на зерно и войну, которую вот уже двенадцать лет вел герцог. Наконец, когда пекарь счел, что приличия соблюдены, он приступил к делу с прямотой честного человека. Пастор, как и ожидал Иоганн, был согласен выдать за него одну из дочерей - среднюю. Звали ее Анхен. Старшая ждала жениха из армии, а младшая обещала не выходить замуж, пока отец не пристроит сестер. Анхен будто невзначай вышла к гостю и они вместе выпили кофе. Потом пастор, сославшись на неотложные дела, оставил их вдвоем. Немного поговорили о женихе старшей дочери, предстоящем празднике урожая и жизни в деревне. Анхен — сухая особа с продолговатым лицом семнадцати лет проявила скромность и благоразумие в суждениях. На предложение Иоанна о замужестве ответила согласием, прибавив, что во всем полагается на волю отца. Вошедший господин Ван Дер Винн, простоявший все это время под дверью и слышавший разговор, соединил их руки и объявил о том, что не против союза. Сговорились сыграть свадьбу в первых числах ноября после дня Реформации. На свадьбе пили пиво, приглашенный музыкант играл на скрипке, а младшая сестра Анхен даже расплакалась. В спальной Иоганн обратил внимание на родимое пятно под коленкой у супруги. Оно напоминало козью голову и было фиолетового цвета. На вопрос Иоганна Анхен ответила, что оно совершенно ее не беспокоит, пекарь задул свечу и они уснули. Вставать на работу нужно было завтра вскоре после полуночи. Семейная жизнь Иоганна складывалась удачно. Анхен не ленилась, ловко месила тесто и вскоре научилась всем тонкостям приготовления опары и выпечки. Поначалу строгая, Анхен, видя что Иоганн человек доброго характера, постепенно расцвела, стала улыбаться и даже обнимать и целовать мужа, когда в лавке не было посетителей. Иоганн долго не мог решить, как относиться к подобным вольностям, но затем просто привык к этому и перестал обращать внимание.

Прошел год, детей у них не было, но у Иоганна и с прошлой женой так и не получилось зачать ребенка, так что они не беспокоились. На все воля Божия. Наступившая весна была необыкновенно жаркой, к началу лета стали пересыхать реки, затем начали умирать домашние животные - коровы и овцы. Напал мор на городских крыс, обычно скрытные, они среди бела дня бегали по улицам, некоторые начинали кружится на месте и издыхали. Вскоре пришла чума. Супруги старались без надобности не выходить из дома, в воду из речки добавляли уксус и повесили над дверью отгоняющий злых духов амулет, который им продал заезжий торговец — египетский камень, изображавший глаз в окружении луны и звезд. На рассвете мимо пекарни проезжали подводы, полные трупов. По домам умерших ходили служки в масках и сжигали все, что осталось от несчастных, дабы предотвратить распространение болезни. Вскоре занедужил Иоганн и супруге пришлось не только ухаживать за мужем, но и печь хлеб самой, и сидеть целый день в лавке. Покупатели поговаривали, что в несчастьях города виноваты дьяволопоклонники и что необходимо уничтожить их гнездо в местном университете. На следующей неделе были помещены в казематы профессора богословия и медицинского факультетов. Один из них, не в силах утаить правду, под пытками сознался, что не только сам участвовал в шабашах, но и сделал своих детей - сына двух лет и девочку одиннадцати любовниками сатаны. Вечером к Анхен пришла делегация горожан, принявших на себя тяжелый труд очистки общины от скверны. Помолчав и повздыхав, выпив предложенный кофе, старший из них — высокий старик, бывший известным банкиром до печальных событий, попросил Анхен предоставить печь во временное пользование города. Он даже предложил небольшую компенсацию за потерянное время для выпечки хлеба. Анхен, подумав, согласилась. Предложение было весьма кстати, хлеба стали покупать гораздо меньше и она уже задолжала зеленщику и мяснику. Через несколько дней в дом привезли первых дьяволопоклонников, профессора, которого и местного викария. Выяснилось, что черные мессы проводил он. Профессора пришлось внести в дом на носилках, так он ослаб от пыток. Кричал он в печи недолго, видимо быстро задохнувшись в дыму, но вот тело сгорать никак не хотело. Через три часа, Анхен, устав ждать, догадалась разбить череп и кости кочергой. Викарий, терпеливо ждавший своей очереди, чтобы развлечь молодую женщину, рассказывал Анхен забавные истории, вычитанные из книг. Особенно Анхен понравилась легенда о весельчаке Тилле, которого набожное семейство бюргеров пригласило как-то переночевать. Выслушав ее, Анхен рассмеялась, но тут настала наконец очередь викария, чему она весьма обрадовалась, ибо день заканчивался и хотелось уже отдохнуть. Викарий орал в печи как будто его черти тащат в ад живьем, может оно так и есть, подумала Анхен и пошла кормить мужа. Иоганн, слава богу, потихоньку пошел на поправку и даже вставал. А через несколько дней, окончательно окрепнув, стал помогать супруге. Они постепенно наловчились быстрее справляться с дъяволопоклонниками и теперь времени на работу уходило меньше. Совсем мало было возни с детьми, двухлетний сын профессора богословии занял всего час. Следствие, руководимое почтенными горожанами все расширялось, в связях с дьяволом уличили даже племянницу герцога - белокурую красавицу шестнадцати лет, у которой неожиданно родился ребенок, как две капли воды похожий на правителя. Поскольку самого герцога заподозрить в порочной связи было невозможно, сочли, что это дьявольские козни. Поговаривали, что герцог был весьма недоволен таким вердиктом. Анхен, помешивая кости благородной девицы в печи, нашла, что, несмотря на благородное происхождение, воняет от них также, как от останков простолюдинов. Однажды пришли и за Анхен. Герцог так и не простил ей свою родную кровь. Осмотрев тело и найдя у Анхен фиолетовую родинку в форме козьей головы, следователи велели палачу испытать молодую женщину. Выяснилось, что это место не чувствительно к боли. После уколов раскаленными иглами только выступала кровь, но сама Анхен не разу ни вскрикнула. Сочли это, египетский амулет в форме глаза, а так же порчу, которая Анхен навела на мужа достаточными основаниями для того, чтобы удостоверить связь Анхен с дьяволом. Иоганн поместил связанную Анхен в печь, проговорил «Прощай женушка» и поднес зажженный трут к дровам. Как только огонь коснулся тела Анхен, изо рта у нее вышла черная жаба - душа ведьмы, которую Иоганн поспешил раздавить кочергой. Останки он похоронил в саду за домом, а не выбросил в выгребную яму как прочих. По прошествии полугода, когда истребили всех вступивших в противоестественный союз с дьяволом и чума пошла на убыль, уцелевшие во время мора горожане вздохнули спокойно и занялись своими обычными делами. Выждав положенное время, Иоганн сделал предложение младшей сестре Анхен и получил согласие. Прошло уже много лет и бюргеры успели позабыть о напасти, приключившейся с городом в тот год. Но с той поры в саду за домом Йоганна развелось необыкновенное количество мерзких черных жаб, хотя дом располагался на возвышении и пруда рядом не было.