Search

Контакты с автором

Блог прозы Дмитрия Невелева

Простые истории записывать труднее всего. Нет ни вулканических страстей, ни головокружительных приключений, ни ошеломляющей развязки лихо закрученного сюжета, ни даже самих событий, составляющих саму плоть рассказа. Боркес был палачом. Должность скучная, занятие однообразное и тяжелое физически, радости оно не приносило. Да и жалованье было более чем скромное. То ли дело конная гвардия или летучий отряд разведчиков - скрытные ночные вылазки, упоительные погони, упорные осады вражеских городов, блистательные сражения, чествования героев, лукавые взгляды красавиц, придворные празднества и триумфальные шествия под мерный грохот барабанов и звонкую медь труб. Бьются на ветру алые знамена, сверкают начищенной бронзой знаки покрытых славой легионов, под ногами воинов содрогаются покоренные земли, плененные цари в богатых одеждах, влача тяжелые цепи следуют за колесницами победителей. А в это время Боркес где-то на задворках имперского великолепия, в заброшенной хижине раскладывает на тростниковой циновке свою нехитрую утварь - ржавые ножи для снятия кожи, щипцы для выдергивания зубов, сверла для черепов и расплавляет в медном котелке опостылевший свинец, дабы залить его в глотку очередному бедолаге. В углу дремлет пастушья овчарка Руф. У Боркеса одна нога короче другой. Подростком он неудачно упал, собирая фиги с дерева и сломал ноги, кости срослись неправильно. Просить бы ему всю жизнь милостыню, но его сводный брат, герой Аттикус, возглавлявший стремительную атаку в битве при Кардисе, позаботился о калеке и Боркесу нашлось занятие по силам - мучить и убивать людей. Боркес утешал себя тем, что Аттикус, в сущности, занимается тем же самым, только на поле боя. Но существенное различие заключалось в том, что противники брата были вооружены и могли дать отпор, а жертвы палача были беззащитны. Сегодня очередь к Боркесу была не очень велика: постоянный клиент, дядя правителя Кортикус, приговоренный за коварство и попытку отравления императора Стратора к долгой пытке - надлежало выдергивать зубы за предательство по одному в день и забивать их в его же череп, осужденный на лишение кожи и конечностей раб, убивший своего хозяина и ведьма Таласа, обвиненная крестьянами в наведении порчи на овец. Был еще дезертир, но он в счет не шел. Его всего-то нужно было задушить. С ним Боркес справился быстро. Пара минут и презренный перестал загребать пыль тощими ногами, вытянулся и затих. Мерзавец обделался и теперь в хижине стояла невыносимая вонь. Руф поднялся и вышел из хижины, морща нос. «Чем их там кормят?» - с досадой подумал палач и принялся за Кортикуса. Тот проклинал правителя, Боркеса. свою несчастливую судьбу и угрожал предать палача лютой казни в случае своего возвращения во дворец. - Судьбы царедворцев изменчивы, сегодня я в твоих руках, а завтра мой возлюбленный племянник вспомнит, как я качал его младенцем на своих коленях и рассказывал волшебные истории о Великой Богине Атарес и ты, Боркес, окажешься в моих руках, - шипел он, выплевывая пузырящуюся кровь. - Подумай, жалкий палач об этом! Когда вдалеке затихли вопли предателя, которого волокли обратно в яму, Боркес решил сделать перерыв. Раб дрожал от страха в углу, его зубы выбивали прерывистую дробь, но это не испортило Боркесу обед, за долгие годы работы он уже привык и к угрозам, и к страху приговоренных, их мучения его совсем не трогали. Трапеза его была проста - ячменная лепешка с ломтем овечьего сыра и красное вино, разбавленное водой. - Хочешь? - спросил он раба. Тот помотал головой. Затем все-таки взял обеими руками кружку и, стуча зубами о край, жадно выхлебал вино, проливая благословенную жидкость на рубище и глиняный пол хижины. Закончив, Боркес вышел из хижины и прилег в тени старой оливы, посмотрев, нет ли в высокой траве змей. Рядом лег Руф - единственный друг Боркеса. Щенка он подобрал у скотобойни. Его передние лапы были перебиты и он был брошен умирать на куче гниющих внутренностей. Боркес перевязал и выходил его. Со временем маленький комочек шерсти превратился в огромного лохматого пса. Солнце было в зените, на небе заблудилась пара облачков, ничто не предвещало дождя. Было жарко и Боркес снял заскорузлую от крови кожаную куртку, оставшись в коротких холщовых штанах. Вчера Боркес принес в жертву Атарес черного петуха и пока жирный дым от горевшего в костре животного поднимался в небо и Атарес вдыхала его, он попросил богиню послать ему спутницу. Теперь он ждал знака, важно было не пропустить его. Общение Боркеса с женщинами ограничивалось храмовыми шлюхами, охотно отдававшимися любому за пару медяков. Считалось, что прислуживать богине могут только проститутки. Ремесло его было не из уважаемых и почтенные женщины сторонились его, говоря что от Боркеса пахнет падалью. Это была неправда. Боркес в летнее время окунался в священные воды реки Нее, что текла под городом. Боркес не умел плавать, так что заходил в реку по самую шею и натирался прибрежным илом, который смывал кровь и пот. Руф в это время лаял на берегу, он боялся воды. Боркес вытащил из кармана штанов книгу, оставшуюся от одного из казненных вельмож. Читать он не умел, но ему нравилось рассматривать картинки в ней. Вот по морю идет корабль, его паруса полны ветром, на палубе воины подняли мечи, салютуя восходящему солнцу. На горизонте виден вражеский город. Вот сказочный зверь Гиппо. Толстые ноги его похожи на колонны, а на морде загнутый рог, на который нанизаны неосторожные охотники. Вот горная долина. Плакучие ивы обрамляют чудесное озеро, на берегу которого стоит хижина. На пороге черноволосая женщина баюкает ребенка. Небо над озером полно незнакомых созвездий. Ярко светит полная луна. С горной вершины в озеро низвергается водопад, вспенивая спокойные воды. Боркеса одолевала дремота и он закрыл глаза - сквозь сомкнутые веки мир был цвета свежепролитой крови. Боркесу приснилось, что он умер и попал в прекрасное место. Он был на берегу прозрачного горного озера, от воды тянуло прохладой, поступь его была легка, а песок бел, как январский снег. С кожаной куртки, лица и рук Боркеса капала кровь, оставляя на песке темные пятна. Он зашел по колено в воду и к пальцам ног подплыли красные, синие и желтые рыбы. Боркес набрал воду в ладони и умылся. - Палач! Долго нам тут возиться с отбросами, - услышал он крики стражников, которые вылили на него ковш вонючей воды из колодца. Проклиная недоносков и свою участь, Боркес поплелся в хижину. Разложил раба на деревянном столе, привязал кожаными ремнями руки и ноги, и принялся за работу. Ножи были тупыми, ленивый помощник Сай так и не наточил их, несмотря на напоминания. Раб вопил во все горло, так что закладывало в ушах. Сняв кожу, Боркес топором отрубил убийце голову, хотя положено было сначала отделить руки и ноги. Но Боркесу надоели его крики и он решил, что расположившиеся поодаль стражники ничего не заметят. Умыв лицо и руки, Боркес велел привести ведьму Таласу. Он приготовил щипцы для сосков и положил железный прут на раскаленные угли, дабы тот хорошо нагрелся. Ведьма оказалась молоденькой девушкой с черными волосами, на ее полуобнаженном теле были синяки и ссадины - то ли крестьяне ее хорошенько поучили, то ли стражники развлеклись, пока он занимался с другими. - Таласа, так ведь тебя зовут? Тебя обвиняют в колдовстве и порче скота. Лучше будет, если ты сознаешься. Тогда пытать я не буду. Тогда тебе почти не придется мучиться. Тебя лишь приговорят к сожжению на костре и, если повезет и дрова окажутся сырыми, ты задохнешься в дыму, прежде чем огонь до доберется до тебя. Ты понимаешь меня? Таласа подняла голову и кивнула. Ее глаза были зелены и прозрачны, как вода горного озера во сне. Это был знак богов и Боркес сразу это понял. Боркес нагнулся и развязал веревки на руках девушки. - Выйдешь через заднюю дверь, по высокой траве доберешься до реки, а дальше - положись на богов. Девушка молча выскользнула из хижины, не поблагодарив Боркеса. Когда исчезновение Таласы было замечено, Боркеса после короткого допроса, на котором он во всем сознался, бросили в яму. Кортикус, выплевывая кровь, пытался выцарапать глаза палачу, но Боркес отшвырнул слабого царедворца от себя и тот уполз в темноту, шипя о возмездии справедливых богов. Вечером приходил брат Аттикус. Он принес немного еды и упрекал Боркеса в глупости и вероломстве. Ночью Боркес не спал, сквозь деревянную решетку ямы были видны звезды. Взошла полная луна и неверный, призрачный свет лег на десятки заключенных, которые валялись как кучи ветоши на земляном полу среди груд нечистот. Большинство спали, кто по детски положив голову на сложенные ладони, кто раскинув широко руки. Некоторые храпели. Кортикус сверкал глазами на Боркеса в дальнем углу и его губы беззвучно шевелились. Он проклинал палача и молился богам. В кулаке царедворец сжимал острый осколок кости. Он ждал, пока Боркес уснет, чтобы перерезать недругу глотку. Ряд зубов, вбитых в собственный череп Кортиса походили на варварскую костяную корону. Боркес вспоминал свою жизнь. Отца он не помнил, тот был простым пехотинцем и погиб в битве при Хорсании, когда Боркесу было два года. До двенадцати лет он помогал матери пасти овец и собирать оливы. Ночуя с отарой на горных пастбищах, он также, как и сейчас смотрел на звезды и пытался заглянуть в будущее, надеясь прочесть его в рисунке созвездий. Он слышал, что в странах Магриба есть мудрецы, которые могут читать послания звезд. Но их волшебство столь дорого, что было доступно только правителям. В двенадцать произошло это злосчастное падение и он долго не мог встать с лежака. Мать выбивалась из сил, пытаясь прокормить немощного сына и себя. Однажды, отчаявшись, она пыталась задушить его, но ее руки были слабы и у нее ничего не вышло. Потом они вместе плакали, обнявшись. Когда кости кое как срослись, он заново учился ходить. Получалось скверно. Он был рад своей работе помощника палача. Первым его клиентом был немощный старик. Когда Боркес делал неуверенной рукой приговоренному надрезы на ногах, чтобы снять чулком кожу, его руки дрожали и он так боялся ошибиться. Вспомнив это, Боркес улыбнулся. Иногда Боркесу приходилось убивать детей. Союзные вожди присылали своих отпрысков в столицу, дабы уверить в своей преданности. Когда они выступали против Стратора, жертвуя собственными детьми, заложников предавали смерти. Не то, чтобы Боркес жалел несчастных, ведь это была воля правителя, а значит и богини Атарес, но он испытывал чувство вины после таких пыток и казней. Умом он понимал, что мучения отроков предопределены были еще в час их рождения, но сердце его было неспокойно. Справедлива ли богиня? Он представлял ее похожей на свою мать. Высокую, красивую и милосердную. Только у богини в отличие от матери сильные руки. Атарес поддерживает равновесие в мире. Если для служения богине необходимо творить зло и для этого она выбрала Боркеса, значит так тому и быть. Боркес вспомнил Таласу. Где она сейчас? Если бы ее поймали, она была бы сейчас с ним в яме. Может быть она и вправду ведьма? Собирала кости жертвенных животных, ночную росу, жабью слизь и изготавливала колдовские снадобья? Обернулась летучей мышью и исчезла в вечернем небе? Интересно, хороша ли она в постели? Почему боги выбрали его? Прозрачные глаза Таласы говорили об этом ясно. Под утро Боркес уснул и увидел хижину на белом песке у горного озера. В ней спит его маленький сын. В дверях стоит Таласа и протягивает Боркесу ковш воды. Боркес берет его, но не может удержать в руках. Ковш выскальзывает, обрызгав Боркеса с ног до головы. Вода оказывается горячей и соленой на вкус. Боркес проснулся и отшвырнул от себя Кортикуса, который осколком кости пилил палачу горло. Кортикус ударился головой о камни, которыми были обложены стены тюрьмы и затих. Порезы были неглубокими, но крови вытекло много. Больше Боркес не заснул. Он увидел, как Большая Медведица опрокинула свой ковш, и водопад Млечного пути стал прозрачным и понял, что прощен. Утром за ним пришли стражники. Войдя в хижину, он обратился к Саю: - Ты наточил ножи? Сай помотал головой, ухмыльнулся и подошел к Боркесу. Сделал первый надрез на лбу. Тупой нож не столько резал, сколько рвал кожу. Глаза залило кровью и мир стал красным. Боркес ждал, когда наконец ступит на прохладный песок горного озера.

Артур был придворным композитором. Многие прочили ему великое будущее. Нравы при дворе, как и по всей этой крестьянской стране были просты и безыскусны, такой же была и музыка, которая приходилась по вкусу ее жителям. Палитра ее была столь же незатейлива - пастушьи роговые рожки, бубны и свирель, пищалки и гусли, колокольчики и барабаны, волынки и трещотки. Мелодии, которые исполнялись, делились на плясовые, духовные гимны во славу Пастуха всех народов, которого изображали в виде косматого фавна, да воинственные марши, под которые шествовали на ежегодном праздновании в честь победы над силами ночи королевские войска, вооруженные преимущественно деревянными граблями и цепами. Артуру же хотелось передать своей музыкой прохладу весеннего утра, белизну горного снега, дуновение сухого ветра из далеких пустынь, ход небесных светил и рисунок, который оставлял на водной глади Великий морской змей, любовь и ненависть, счастье и горе, радость жизни и печаль одинокой старости. Часами он слушал грохот водопада, шорох морских волн, набегающих на прибрежную гальку, впадал в задумчивость от пронзительных криков чаек. Пытался найти гармонию в шелесте листьев, весенней капели, слушал эхо в горах, разбуженное выстрелами охотников и понял наконец, чего ему недоставало. Заперся в своих покоях и вышел только через месяц. В руках у него был толстый рулон чертежей. Собрав все золото, что у него скопилось от королевских щедрот, он отправился к лучшим стеклодувам и закипела работа. Он лично следил за тем, чтобы использовался лучший кварцевый песок и температура печей не отклонялась ни на градус от идеальной, одежда его была все в подпалинах и прожжена во многих местах раскаленными каплями стекла, волосы выцвели от жара, глаза покраснели от близости огня, но работа продвигалась именно так, как и требовалось. Были изготовлены сотни труб разного размера и цвета. Каждая должна была служить проводником своего чувства или цвета. Стеклянная машина собиралась по ночам, для этого король, посвященный в замысел Артура, выделил отдельную залу во дворце и было строго настрого запрещено кого-либо в нее пускать. От любопытствующих была выставлена охрана из дюжих королевских гвардейцев, вооруженных острейшими косами. К дворцу то и дело подходили подводы с сеном, из которого бережно извлекались стеклянные спирали, трубки, колокольчики, тарелки, раструбы и пластины красного, зеленого, белого и синего цветов, чтобы исчезнуть за дверьми таинственной залы. Наконец, по прошествии полугода Артур объявил, что стеклянный оркестрион готов и король назначил вечер, когда все желающие могли послушать то, ради чего строился этот грандиозный механизм. Наступил долгожданный день, вельможи, иностранные посланники с женами, начальники гвардии, королевские сокольничьи и придворные шуты, все в парадных одеяниях собрались во дворце. Окна покоев , где стояла машина, были растворены настежь, чтобы и простой народ на площади мог услышать волшебную музыку. Часы на ратушной площади пробили пять вечера и в залу вошел Артур, он потянул за край шелковой ткани и та, скользнув на навощенный паркет, открыла самое причудливое сооружение из всех, которое всем присутствующим ранее удавалось видеть. Машина была огромна, она занимала почти все пространство, по сравнению с ней придворный композитор выглядел муравьем. Стеклянные трубки росли под самый потолок, разветвляясь, подобно переплетениям древесных ветвей, на серебряных и золотых нитях были подвешены круглые, овальные, треугольные пластины, медные раструбы походили на диковинные цветы, внутри машины переливалась красная жидкость, шепотом передавали, что на наполнение механизма пошел весь королевский винный погреб. Артур присел на простой деревянный стул. Разговоры стихли и стало слышно, как тикают золотые часы у королевского хранителя времени в жилетном кармане. Артур опустил руки на прозрачные клавиши и машина издала первый звук. Во дворце и на площади похолодало, в воздухе возникло видение далеких горных вершин, Артур принялся играть и на слушателей обрушился океан звуков. Сначала крик чаек и ритмический шум волн, разбивающихся о каменистый берег, затем всем стало невыносимо грустно и одиноко, наступила ночь, запахло корицей и ладаном, затеплились огоньки на шпилях и флюгерах, раздался удар грома и сверкнули молнии. В этой музыке было все - шепот юных влюбленных, ледяное дыхание зимних вьюг, полуденная нега августовского дня, звонкий стрекот цикад, столкновение небесных светил, безутешное горе и страсть, рокот водопада и торжествующая весенняя капель, песня жаворонка и призрачный свет нарождающегося месяца. Слышавшие это забыли обо всем, казалось, что существует только музыка, вобравшая в себя все краски и чувства мира. Звуки летели от дворцовой залы через городские площади и улицы к морю, через леса и реки к далеким горам, через облака и туманы к звездам. Артур играл и играл. Музыка возводила призрачные замки, рассказывала о фантастических подвигах, звала за собой, в чарующий мир гармонии. Когда отзвучала последняя нота и Артур в изнеможении склонил голову, наступила звенящая тишина и стало слышно, как часы королевского хранителя времени пробили полночь. После оваций потрясенных слушателей старый король вручил Артуру золотой орден Солнца, размером с суповую тарелку, сняв его со своего парадного камзола. Город еще долго не ложился спать, то тут, то там прогуливающиеся люди, взявшись за руки распевали прекрасные мелодии из произведения Артура и счастливо смеялись. Никто не заметил, что на небе рисуют таинственные знаки неведомые доселе созвездия и восходит вторая, зеленая луна, в долине за городской стеной расцветают диковинные, светящиеся в темноте цветы, а в королевских садах за рекой разгуливают прекрасные единороги с серебряными гривами. 

Милость он проявлял только к сильным, слабых безжалостно убивал. Но и милость была странного свойства. Сильным он даровал почетную смерть или в поединке с несколькими воинами, или при испытании огнем и раскаленным железом, но публично, при стечении народа. Можно ли было назвать его жестоким? Он был равнодушен к страданиям недругов. Радости от чужой боли не испытывал, но торжество свое видел в полном уничтожении врагов. Битва для него была смыслом жизни, ее сладкой сердцевиной. С ней не могло сравниться ни опьянение вином, ни чревоугодие, которому он, впрочем, также был подвержен, ни обладание самой красивой женщиной. Ничего. О, эта дрожь нетерпения, когда из рассветного тумана едва выступают шеренги неприятельских воинов, когда меч в руке дрожит, желая вдосталь напиться вражеской крови. Челюсти сжимаются до хруста в зубах. А ноги бегут сами, почти летят, едва касаясь земли. Вперед, вперед, удар, еще удар! Один разрублен от ключицы до пояса, у другого меч вышел из затылка, на лице мертвеца ужас. Победитель хохочет от ярости и счастья. Каждая жилка в его теле кричит - я живой, живой! А потом делить богатую добычу, забавляться с пленницами, придумывать казни для уцелевших. Это ли не жизнь, это ли не счастье? В мирное время он угрюм, даже самая кровавая охота, когда загнанный олень стонет как дитя в окружении лающей своры охотничьих собак и он вонзает нож в его плоть и поворачивает его в ране, давая ток горячей крови, которая пачкает его камзол и лицо, так не будоражит. И олень, обессиленный падает к его ногам, трепеща, и глаза жертвы подергиваются смертной белесой пленкой. И дрожащая слеза застывает на мягкой шерсти. Он ощущает радость, но ее не сравнить с восторгом человеческой смерти. В битвах прошла его долгая жизнь. Был сентиментален, хранил прядь волос девушки, с которой обменялся клятвами о любви в тринадцать лет. Читать так и не выучился, но любил рассматривать гравюры в книгах об охоте и славных битвах. К собакам своим он проявлял больше внимания и заботы, нежели к родным детям, впрочем это было в обычае тех времен. К жене своей относился с как к атрибуту своего титула. Нечто прилагающееся к нему, но не имеющее практической пользы. Ему больше нравились смазливые крестьянки. Умер в глубокой старости, сорока трех лет от роду. И не в битве, как хотел, а простудившись на охоте. Горячка длилась три дня, регулярные отворения крови не помогли, и он угас в собственной постели, в окружении семьи и домочадцев, исповедавшись и причастившись Святых Даров, в мире с собой и со всем, что его окружало.

Саша приходилась Яну внучатой племянницей, что это означает, он не знал, но поверил на слово. Так ему сообщила тетушка. Девушке едва исполнилось шестнадцать лет. Но современные подростки таковы, что четырнадцать лет ребенку или это уже взрослая девица двадцати лет, по внешнему виду не определишь. Познакомился Ян с Сашей на свадьбе двоюродного брата — Олега. Тот женился в пятый раз и на его бракосочетании Ян совершенно запутался в его бывших женах, детях, кто от кого и прочих родственниках. Там-то Яну тетушка Нелли и представила Сашу со словами «Займи ее чем-нибудь, она тут никого не знает и скучает». Скучал и Ян, оторванный от своих книг и письменного стола. Он увереннее чувствовал себя с очередным текстом автора, который нужно было привести в читабельный вид. Сейчас он работал над толстенным опусом модного романиста и вконец измучился над согласованием времен и попытках понять, где авторские особенности письма, а где стилистические огрехи. Много было в тексте и фактических ошибок, особенно в приводимых писателем цитатах из литературных источников. Яну было хорошо за сорок, он был давно разведен и его сын уже учился в институте. Саша выглядела скромницей. Хотя кто их, этих «лолит» разберет. Довольно долго Ян потчевал ее сплетнями о многочисленном семействе брата, наконец, после очередной истории том, как Олег обнаружил, что в загсе перепутал невесту со свидетельницей и женился не на той, Саша улыбнулась совершенно по детски. «Чудо как хороша», - решил Ян. Потом они гуляли в сосновом бору, пили шампанское. Ян читал стихи любимых Заболоцкого и Ошанина. После целовались в каком-то чуланчике. Саша рассказывала о старом противном учителе физкультуры, который лапает девочек на занятиях и о своих планах стать знаменитой актрисой. По дороге домой он совершенно о ней забыл. Но Саша, раздобыв его телефон у Нелли, позвонила на следующий день, чтобы сообщить, что любит и без взаимности умрет. Довольно долго Ян от нее отбивался, но Саша подкараулила его на лестнице, когда он возвращался навеселе из гостей и он ее пустил. Так завязалась эта странная связь. Ян подозревал, что большинству людей, живущих вместе годами, не о чем говорить друг с другом и они прекрасно обходятся без общения, разве что на бытовые темы перекинутся несколькими словами. Но как проводить время с девицей помимо секса, если все, о чем она может рассказать, это содержание новой серии молодежного сериала «Универ» и проблемы школьных подружек? Конечно, можно было взять ответственность на себя и попытаться слепить из этого юного зверька нечто человекоподобное. Но это труд на многие годы, а Ян не был готов к таким жертвам. Поэтому он решил «исчезнуть», и переехал к одной из своих пассий на месяц-другой, послав Саше сообщение, что нашел свое счастье. Вопреки его ожиданиям, Саша не донимала звонками и ничего не передавала через общих знакомых. Через месяц Ян вернулся к себе и ничего не слышал о Саше до очередного семейного торжества - рождения у Олега чуть ли не десятого ребенка. На крестинах тетушка Нелли вскользь упомянула о недавней трагедии, самоубийстве Саши. Девушка наелась каких-то таблеток. Записки не оставила. Наверное, думал Ян, я очень скверный человек, но вспоминая Сашу, не испытываю ни приличествующие случаю чувства сожаления, раскаяния и сочувствия юной девушке, а скорее облегчения и еще гадливости, будто случайно вымазался в чем то мерзком. Впрочем, так же Ян часто чувствовал себя, когда по утрам приходилось смотреть на себя в зеркало, бреясь. Эти залысины, делающие лоб обманчиво высоким, калмыцкие скулы, белесые глаза и тонкие губы вызывали у него отвращение и страх разоблачения. Внутри ведь - пустота, абсолютное отсутствие мысли и всякого смысла. И будто для издевки оставлено осознание этого. Ян пробовал и сам писать стихи, но выходило натужно и вторично. Как дельный редактор, он это понимал. «Есть же где-то другая жизнь, осмысленная, гармоничная, полная труда и радости? Наверняка есть, об этом все книги на моих полках, говорил он себе, - но мне она недоступна».

Входивший в моду писатель Фаустов, которого критики называли новым Набоковым, с досадой бросил на стол корректуру нового романа. Идиот редактор поправил текст так, что наплывы времен, придававшие повествованию ритм прибоя, превратились в мертвый штиль, ирония неточных цитат, выражавшая аберрации изменчивой памяти героя, совершенно была выхолощена, а так удачно подобранные эпитеты были сплошь подчеркнуты красным и отмечены вопросительными знаками. «К черту, надо менять издательство! И тут заповедник тупости», - решил он и засвистел призывно.

- Лолита, Лолита! Ко мне, моя хорошая, гулять, гулять пойдем! На призыв писателя откликнулась, извиваясь всем телом, молоденькая такса. Она умильно смотрела на Фаустова с искренней любовью и незамутненным восторгом, будто говоря — вот мой бог и лучшего мне не нужно. Выйдя из дому, Фаустов отправился в скверик у Большого театра. На улице к Лолите опять привязался престарелый бульдог, выгуливающий своего хозяина, толстого оперного певца из соседнего подъезда. Бульдог хрипел, пускал слюни, косил красным глазом и порывался понюхать у Лолиты под хвостиком. Та скулила испуганно и всячески увертывалась. Фаустов, чтобы пресечь это неприличие, взял таксу на руки и хотел уйти, но тут к нему пристал хозяин похотливого пса. Пригладив воронова крыла, крашенные волосы и дрожа бородкой клинышком, он принялся клянчить денег до получки якобы на сигареты. Глядя брезгливо на свинцовые круги под глазами тенора, Фаустов извлек из кармана сторублевую бумажку. Сосед сгреб дрожащей рукой купюру и поспешно удалился, волоча за собой разочарованного пса, дергая за поводок и крича «Пошли, Гумберт!» Вокруг была развороченная Москва - десятки азиатов в оранжевых жилетах с грохотом и пылью меняли плитку на плитку, по указу городничего у театра плясали фиолетовые пингвины в балетных пачках. Квадрига Аполлона, покровителя искусств и предводителя муз, на фронтоне Большого волокла тяжелый татаро-монгольский корабль ослепшего города под грохот отбойных молотков и скрежет болгарок навстречу неизбежному закату. Черный силуэт человека с собачкой, рассыпаясь в тенях, удалялся в сторону Тверского бульвара. 


Камера его по прихоти тюремщика не запиралась и он мог бродить по старинному зданию тюрьмы целыми днями. В нем было множество переходов, в которых легко можно было заблудиться. Лестницы, часто оканчивающиеся глухой стеной и бесконечный ряд железных дверей, в окошки которых он любил заглядывать. Каждый раз за дверью было что-то новое - то раздевшиеся по пояс от невыносимой жары бородатые морские разбойники, все в пороховых татуировках, изображавших русалок и ряды кораблей с полными ветра парусами, то цыганский табор с барабанами и грустной обезьянкой на веревочке, обвиненный целиком в воровстве и незаконном предсказании судьбы, то желтолицый китаец, содержатель тайного притона для курильщиков опиума, то обитатели гор, совершенно дикие, сверкавшие на него черными глазами и уличенные в дерзких набегах и похищениях скота, то подростки, почти дети, ожидавшие суда за подстрекательство горожан к свержению законной власти. С некоторыми он говорил. Все они жаловались на несправедливую судьбу, скверное питание и утверждали, что невиновны. Тюремщик иногда давал ему несложные поручения - отнести бумагу в канцелярию или позвать стражника в оружейную. В чем его обвиняли, было неясно. На прямой вопрос тюремщик ответил, что бумаги затерялись в суде, поэтому он арестован до выяснения всех деталей и пожал плечами. В один из дней он забрел далеко в заброшенное крыло здания. Здесь давно никто не бывал. С потолков осыпалась штукатурка, пол был весь в выбоинах, половины решеток недоставало. В конце коридора была неприметная деревянная дверь, он толкнул ее. За ней была тихая городская улица. Он медленно пошел по ней. Дойдя до поворота, оглянулся и не увидел здания тюрьмы. Там, где оно должно было стоять, был только пустырь, заваленный разным мусором и заросший сорняками. К вбитому в землю колышку посреди была привязана тощая коза, обгладывающая кустик полыни. Лежащие на земле осколки разбитого зеркала дробили высоко поднявшееся солнце на тысячи ослепляющих лучей. Он прикрыл глаза от нестерпимого света рукой, отвернулся и пошел вниз, к далекому морю.

Ещё статьи...

  1. В поисках тишины
  2. Похвала глупости или о пользе всеобщего разложения
  3. Рыбы, похожие на цветные сны
  4. Рыжий
Страница 5 из 11