Оле Лукое, мерзкий карлик с лицом невинного ребенка, пахнущий сыром и кладбищенской землей, живущий в доме из человеческих костей, радующийся только смерти и горю. Он приходит ко мне по ночам, садится в изголовье кровати и, болтая ногами в красных сапожках, показывает сны. В них меня пытают и убивают тысячами изощренных способов, мир похож на лабиринт тюремных коридоров и больничных палат, небо черное, а земля исторгает из себя разлагающихся покойников, которые, не ведая, что уже давно мертвы, бродят по земле в поисках, чья суть не постижима для живущих. Я ненавижу свое ложе, пропитанное потом смертных страхов, ненавижу и боюсь его самого, находящего удовольствие только в моих страданиях. Когда засыпаешь и наступает момент между явью и забытьем, тонкий, дрожащий морок, в котором слова, звучащие в твоей голове, имеют иное, вывернутое наизнанку значение, образы, проплывающие перед тобой двоятся и троятся в логике, непостижимой во время бодрствования, в этот самый миг наступает время истомы. Той сладкой смертной истомы, покорности ходу вещей и неизбежности происходящего, которую испытывает жертва маньяка. Миг, когда смерть, избавительница от боли и страха уже скоро и ты понимаешь, что освобождение близко, покой небытия желанен и достижим, мучения позади, наступает момент кристальной тишины, становится ясно устройство мира, замысел Создателя и ты тонешь в светлом тумане видений, забывая себя и освобождаясь от тела. Приходит реальность, которая и есть подлинная, но сокрытая от нас днем с бесконечным милосердием к человеку, который постигнув ее наяву, просто сошел бы с ума, настолько она вне и не для человека. Ты понимаешь, что мир это набор слов и за ними нет ничего, кроме страха перед его бесчеловечным механизмом. Понимаешь, что все романы и поэмы, картины и симфонии, фильмы и скульптуры великих мастеров суть лишь декоративная ограда, скрывающая бездну, падение в которую будет вечным и ожидает каждого человека. Все это лишь химеры, фигуры, составленные из неверного света и тени, лишенные плоти и смысла, души и жизни. Оле Лукое любит рассказывать истории со счастливым концом, понимая его как мучительную смерть и потерю близких. Он считает человека ошибкой, уродством, нечистью, куском разлагающегося годами мяса, ему милы насекомые с их рациональным устройством тел и многообразие красок. Состоит Оле Лукое на треть из ржавой болотной воды, на треть из мусора, оставшаяся часть, это моя боль. Он ей питается, смакуя и находя разнообразие вкуса. Избавится от него невозможно, он часть меня, это вся та ложь, которая была сказано мною за годы жизни, все предательства, мною содеянные, все мои неверные выборы, праздные часы лени, все рассветы, которые я проспал, нежась в мягких постелях, все украденные мною мысли, которые я выдавал за свои.
Скоро полночь, Оле Лукое сидит подле меня и насвистывает веселую песенку, я борюсь с закрывающимися от изнеможения веками, боясь уснуть, но глаза смыкаются, Оле Лукое заботливо подтыкает мое одеяло и смотрит в окно, на ночные улицы, тусклые огни фонарей, дрожащие светляки звезд, гривенник луны, катящийся по небу. Глаза его грустны, ему опротивела навязанная мною роль, но он играет ее, как подобает покорной марионетке, зная, что выбора у него нет, пьеса должна идти так, как задумал автор и воплотил режиссер, а актер лишь читает текст в пустом зале и гримасничает, изображая радость или горе, думая о прохудившемся носке, убогой каморке под крышей, близких гастролях в забытых Богом городках и все, что ему остается, это следовать вытверженному тексту, надеясь на одобрение единственного зрителя, который скучает в темном зале, прикрывает зевоту розовой ладошкой, кашляет и шуршит фантиком, жалеет, что его угораздило купить билет на это представление и вечер безвозвратно потерян, но уплаченные деньги заставляют его сидеть на скрипучем бархатном кресле и скучать.
А на улице дождь, теплый летний дождь и асфальт блестит в свете полной луны, спешат прохожие по своим делам, светятся витрины магазинов и кафе, пахнет выпечкой и кофе. Молодой музыкант с пачкой растрепанных нот спешит в свою конурку под крышей, в голову ему пришла мелодия, прозрачная как ледяной родник на дне горного альпийского озера. Ради него, такого юного, я и пишу эту историю. Мне интересно, что написано в письме от некой Н, лежащем в кармане сюртука. Признание в любви, измене ли, провинциальные бесхитростные новости, известие о сестре, вышедшей замуж за соседа-нелюдима и прожектера? Я хочу дождаться того, как он вскроет конверт и прочтет бисерные чернильные строки. Загрустит ли, покусывая кончик ручки, раздумывая над спешным ответом, обрадуется ли нежданному известию и отправиться пить шартрез в каморку консьержа, добродушного старика с розовыми щеками и белыми пышными бакенбардами, делающими его похожим на боцмана.
А что боцман? Он пьет в кабаке и покуривает трубку с вишневым табаком. На берегу это его единственное и любимое занятие. Прислушиваясь к спору соседей-докеров о политике профсоюза, он выпускает клубы белого дыма к потолку. Выдувает кольца, которые составляют тысячи изменчивых миров, населенных счастливыми и несчастными людьми, которым снятся сны, миры, живущие вечно, пока не развеется дым.